хны, которой обычно пользуются молодые женщины.
«Что-то не похоже на хрупкую невесту», – подумал Пенрод и потянулся к рукояти меча, вскочив на ноги и приготовившись к худшему. «Крестьяне» тоже достали оружие, но не мечи, что очень удивило Пенрода, а большие дубинки, и бросились на него. Капитан успел убить первого из них, полоснув по шее, но в тот же миг на его правое плечо обрушилась дубинка. Он услышал хруст костей, но продолжал отбиваться от аггагиров, пока не получил сильный удар по голове, за которым последовал второй. Ноги подкосились, но он все же успел проткнуть грудь человека, огревшего его по голове. Последний удар пришелся в челюсть, и в глазах потемнело, будто от сильной волны, накрывшей его во время сильнейшего шторма.
Очнувшись, Пенрод долго не мог понять, где находится и что случилось. Неподалеку слышались громкие стоны какой-то женщины, которая, похоже, корчилась в родовых схватках. Почему эта глупая сучка никак не заткнется? Разве нельзя рожать где-нибудь в другом месте? Надо же понимать, что у него раскалывается голова! Похоже, накануне вечером он перебрал какого-то дешевого и слишком крепкого пойла. Череп пронзила резкая боль, и он с ужасом осознал, что стоны, которые он слышал, на самом деле исходили из его пересохшего рта. Он с трудом открыл глаза и увидел, что лежит на грязном полу в темной комнате, насыщенной странным зловонием. Пенрод хотел поднять руку и ощупать голову, но не смог этого сделать, сраженный новым взрывом невыносимой боли, пронзившей плечо. Тогда он шевельнул другой рукой и услышал металлический лязг сковавшей его цепи. Пенрод собрался с силами и повернулся на здоровый бок.
Впрочем, «здоровый» оказалось понятием весьма относительным. Каждый мускул его тела, каждая клеточка изнемогали от боли, требуя пощады. Каким-то чудом ему удалось сесть на грязном полу. Дождавшись, когда утихнет боль, вызванная этим движением, он попытался осмыслить ситуацию.
Цепи на его руках и ногах, без всякого сомнения, являлись атрибутом работорговли, издавна процветавшей в этой стране. Закованные ноги были прикреплены к металлическому штырю, вкопанному в центре зловонного помещения. Короткая цепь не позволяла ему приблизиться к двери или небольшому окошку, предусмотрительно закрытому толстой металлической решеткой. А вонь исходила от экскрементов и блевотины, покрывавших грязный пол по всей длине цепи.
Рядом послышался тихий шорох, и Пенрод увидел огромную серую крысу, которая грызла лепешку из дурры. Он отбросил ее ударом цепи, и хищник мгновенно исчез, издав отвратительный писк. Рядом с лепешками стоял глиняный кувшин, при виде которого Пенрод понял, что умирает от жажды. Он не мог даже сглотнуть, поскольку во рту не было слюны. Протянув руку к кувшину, капитан с облегчением отметил, что он полон, но прежде чем выпить, подозрительно понюхал содержимое. Вода пахла тиной, водорослями и немного дымом. Значит, ее набрали в реке, а потом вскипятили на костре. Пенрод поднес кувшин к пересохшим губам и долго глотал спасительную жидкость.
«Значит, еще есть надежда, что я выживу», – подумал он, жмурясь от сильной боли. Наверху послышалось движение, и он поднял голову. Сквозь зарешеченное окно на него взглянул какой-то человек и быстро исчез. Пенрод сделал еще несколько больших глотков и почувствовал некоторое облегчение.
Дверь комнаты со скрипом отворилась, и на пороге появились два охранника в джиббах, тюрбанах и с обнаженными мечами в руках.
– Кто вы такие? – вскинулся Пенрод. – Кто ваш хозяин?
– Не задавай глупых вопросов, – ответил один из них. – И вообще помолчи, пока тебя не спрашивают.
Вслед за ними в комнату вошел еще один человек, гораздо старше, с седой бородой; в руке он держал кожаную сумку, обычную для восточного доктора.
– Да пребудет с вами мир и благополучие Аллаха, – сдержанно приветствовал его Пенрод.
Тот молча кивнул, не удостоив его ответом, поставил сумку на пол и приступил к осмотру. Сначала он ощупал голову Пенрода, затем предплечье и, наконец, шею. Пенрод сцепил зубы, чтобы не закричать от боли. Ему очень не хотелось доставлять такое удовольствие охранникам. Врач обследовал мышцы на руке и удовлетворенно хмыкнул. Отрезав длинный рукав арабской галабийи, в которую был облачен Пенрод, он забинтовал предплечье и повесил руку на перевязь. Это принесло раненому заметное облегчение.
– Да благословит вас Аллах и его пророк, – произнес Пенрод, но врач лишь коротко улыбнулся и промолчал.
Напоследок доктор налил в чашку какую-то темную густую жидкость из принесенной бутылки и протянул ему. Пенрод выпил, поморщившись от горечи. Доктор молча забрал сумку и вышел из камеры. Он навещал Пенрода все последующие дни, и с каждым его визитом охранники приносили кувшин с водой, черствый хлеб и сушеную рыбу. За все это время никто из них не произнес ни слова и даже не ответил на традиционные арабские приветствия и пожелания добра.
Горькая жидкость, которую Пенрод пил все это время, заметно смягчала боль. По всей вероятности, ему давали наркотическое средство. Осмотрев пациента на пятый день, доктор остался доволен своей работой, поправил ему бинты, но когда тот попросил дать ему еще немного темной жидкости, отрицательно покачал головой. Он вышел из комнаты и что-то сказал охранникам, но Пенрод не разобрал его слов.
К утру действие наркотика прекратилось, и тот обрел прежнюю ясность мысли. Боль в руке возобновлялась, лишь когда он пытался поднять ее. Сотрясения мозга тоже можно было не опасаться. Он закрывал то один глаз, то другой, глядя на оконную решетку, но она, к счастью, не двоилась. Он начал усиленно массировать и разрабатывать больную руку и вскоре мог уже поднимать локоть на уровень плеча.
Визиты доктора прекратились, и Пенрод воспринял это как обнадеживающий признак выздоровления. Только охранники периодически навещали заключенного, оставляя еду и питье. Это давало возможность спокойно обдумать свое положение и наметить хоть какую-то перспективу. Внимательно осмотрев цепи на ногах и руках, он убедился, что они довольно крепкие, хотя и достаточно удобные. Очевидно, этот нехитрый механизм совершенствовался столетиями. Без ключа или отмычки справиться с ним было практически невозможно. Затем Пенрод внимательно изучил помещение, в котором вынужден был коротать время. Через узкое зарешеченное окно он видел только клочок неба, поэтому стал внимательно прислушиваться, чтобы получить хоть какую-то информацию с помощью звуков и запахов. Он явно находился в Омдурмане, о чем свидетельствовала едкая вонь гниющего мусора и приторные миазмы речного берега. Порой до него доносился плеск воды и редкие голоса с причаливающих торговых судов. Кроме того, пять раз в день он слышал заунывные призывы муэдзинов, приглашавших правоверных на молитву с высокой башни у новой мечети:
– Спешите на молитву! Спешите ради собственного блага! Аллах велик! Нет Бога, кроме Аллаха!
Все это позволило ему хотя бы приблизительно определить место своего заточения. Судя по всему, он находился в трехстах ярдах от мечети, недалеко от берега, к востоку от площадки для казни и примерно на таком же расстоянии от дворца Махди и его гарема. Направление он определил по тем запахам, которые доносил до него ветер сквозь зарешеченное, но открытое окно. С одной стороны тошнотворно пахло разлагающимися трупами казненных, а с другой – костром и жареным мясом. И Пенрод наметил некий треугольник, в центре которого находилось место его заточения. Таким образом он пришел к весьма неутешительному выводу, что находится в лагере племени беджа неподалеку от Бейт-эль-Маля – опорного пункта его старого и непримиримого врага Османа Аталана. Только после этого он стал осмысливать, что с ним могло случиться и почему.
Сначала он решил, что его предал Якуб, и обдумывал эту возможность несколько дней, но в конце концов счел ее маловероятной. Он столько раз доверял свою жизнь косоглазому проходимцу и мошеннику, что не мог допустить мысли о его предательстве. Если Якуб продал его дервишам, значит, никакого Бога нет и в помине.
Пенрод острыми концами металлических наручников отмечал на грязном полу дни, проведенные в камере, и поставил уже пятьдесят две палочки с того момента, когда к нему впервые пришел врач.
Охранники отсоединили его цепь от металлического штыря, но руки и ноги оставили закованными. Это позволяло худо-бедно перемещаться, но лишало возможности бежать.
Настал день, когда через внутренний дворик его вывели на площадку, огражденную высокой стеной, вдоль которой сидели около сотни аггагиров из племени беджа с обнаженными мечами на коленях. Их копья и щиты были сложены неподалеку. Они с любопытством разглядывали Пенрода, и он сразу узнал среди них
