сжал ее в объятиях, что у нее даже дыхание перехватило. Она почувствовала что-то твердое, пульсирующее между их животами, и ощутила влагу, затопившую ее, как весеннее половодье после долгой зимы. Ребекка плотно сжала бедра, чтобы эта влага не потекла по ногам, но было уже поздно.
Пенрод чуть отклонился, и она, словно боясь потерять контакт с его телом, потянулась следом. Он развязал поясок ночной рубашки и поднял ее до груди. Ребекка инстинктивно прикрыла обнаженное тело, но он отвел ее руки.
– Как ты прекрасна! – пробормотал он хриплым от возбуждения голосом.
Услышав столь высокую оценку, Ребекка невольно расправила плечи, выставив упругие груди с набухшими и потемневшими сосками. Его глаза говорили, что они показались ему не такими уж маленькими. Ей вдруг захотелось, чтобы он прикоснулся к ним губами, но Пенрод продолжал восхищенно смотреть на нее. Тогда она вскинула руки, запустила пальцы в его волосы и потянула его к себе.
Пенрод поцеловал ее в губы и стал осыпать поцелуями шею и груди. Никогда еще она не испытывала таких противоречивых ощущений. Вдыхая, он обдавал ее прохладной, а потом словно обжигал жаром при выдохе. Губы его были то мягкими, горячими и влажными, то вдруг становились твердыми, холодными и сухими. И язык сперва казался ей тонким и острым, но уже через мгновение вдруг становился большим и нежным, как у кошки, которая слизывает с тарелки сметану.
Он продолжал страстно целовать Ребекку, пока она не почувствовала тупую боль внизу живота. Тогда он подхватил ее на руки и понес на кровать, положив на простыни, словно самое драгоценное и хрупкое существо в мире. Пенрод расстегнул несколько пуговиц на рубашке, наклонился над масляной лампой и задул огонек.
– Нет! – решительно воспротивилась Ребекка. – Не надо гасить свет. Ты уже видел меня, а теперь я хочу видеть тебя.
Она сама не верила, что осмелилась произнести такие слова, но он уже медленно снимал рубашку, а потом и бриджи. Его кожа была гладкой и ослепительно белой в местах, укрытых от солнца. Тугие мышцы на руках и груди говорили о большой физической силе и играли, когда он раздевался. Она помнила его обнаженным в ту памятную ночь и была уверена, что этот образ останется с ней навсегда. Но такого еще не видела и была так потрясена, что даже прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от удивления. Он подошел к кровати и встал над ней на колени.
– Пожалуйста, не делай мне больно, – взмолилась Ребекка.
– Я скорее умру, чем причиню тебе боль…
Она закрыла глаза и испугалась, что что-то разорвется в ее теле, когда он вошел в нее. Внутри ее нарастало странное сопротивление, но Ребекка уже не могла подчиняться этому чувству.
Она понимала, что поступает неправильно, однако покорно принимала происходящее. Пенрод начал ритмично двигаться, и девушка отвечала ему своими телодвижениями. Вдруг она ощутила резкую боль, но та быстро исчезла, уступив место неописуемому блаженству. Они слились в единое целое, все ускоряя темп, пока Пенрод не излил в нее свое семя. И в этот момент Ребекка испытала неведомое прежде чувство освобождения и восторга. Она выгнулась дугой и чуть было не закричала во весь голос, но вместо этого впилась зубами ему в шею.
– Останься со мной, – тихо попросила она, когда чуть позже он вскочил с кровати и стал быстро одеваться. – Не оставляй меня так быстро.
– Ты же знаешь, что я не могу себе этого позволить, – ответил Пенрод. – Уже поздно, скоро наступит рассвет и в доме появится прислуга.
– Когда ты уезжаешь?
Он замер, так и не застегнув рубашку, и мрачно спросил:
– А кто тебе сказал, что я должен уехать? – Но она лишь покачала головой. – Это опасная информация, Бекки. Если об этом узнают наши противники, может оборваться не только моя жизнь, но и многих других людей.
– Я не скажу об этом ни единой живой душе, – горестно пообещала она. – Но я буду скучать по тебе…
Ребекка хотела услышать от него клятвенное обещание, что он непременно вернется к ней. Отец сказал, что лодка уходит сегодня ночью и на военных нельзя полагаться. А ей не хотелось, чтобы все случилось именно так.
Пенрод только пожал плечами.
– Обещаешь, что вернешься сюда? – взмолилась она. Капитан подошел к кровати, наклонился и поцеловал ее в губы. – Обещаешь? – повторила Ребекка.
– Я никогда не даю пустых обещаний, – ответил он и быстро покинул комнату.
Ребекка почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, но усилием воли взяла себя в руки.
«Ни за что не заплачу!» И, несмотря на тревогу и щемящую боль в сердце, быстро уснула глубоким сном.
Проснулась она от артиллерийских залпов, но снаряды рвались на территории порта, где недавно была отбита атака дервишей. Похоже, они вымещали на горожанах свою злобу. Шторы в ее спальне были раздвинуты, и комнату заливал солнечный свет. Назира суетливо убирала какие-то вещи.
– Уже девятый час, Джамаль, – проворчала служанка, когда Ребекка подняла голову с подушки. – Твои маленькие сестры ушли на работу два часа назад. Я нагрела тебе воды и приготовила синюю юбку.
Еще не проснувшись окончательно, Ребекка выскользнула из-под одеяла. Назира удивленно уставилась на нее, и девушка невинно потупила глаза.
– Ты смотришь на меня так, будто увидела перед собой страшного джинна. Первый раз видишь меня голой? – Она поспешно скрылась в ванной комнате и быстро наполнила ванну горячей водой.
Назира долго смотрела ей вслед, недовольно поджав губы. Сорвав с кровати простыню, она с ужасом уставилась на небольшое красное пятно и сразу поняла, что менструация здесь ни при чем. Да и месячные у нее были двенадцать дней назад, а для нового цикла еще рано.
«Моя маленькая девочка, моя малышка! Ты перешла грань, за которой твоя жизнь станет совсем другой – опасной и совершенно непредсказуемой!» Она склонилась над простыней, внимательно рассматривая пятно – совсем свежее, не больше ладони и формой напоминает летящую птицу.
Что это? Гриф-стервятник? В этих краях грифа считали дурным знаком, птицей смерти и безмерных страданий. Она попыталась выбросить из головы дурные мысли. А может, это добрая голубка? Или сокол? Сокол тоже считается жестокой, хотя и красивой птицей. Или мудрая старая сова? Только будущее покажет, что означает этот знак на простыне. Назира тяжело вздохнула. Она выстирает простыню своими руками, чтобы сохранить тайну Ребекки. Никто из домашних не должен видеть это пятно. И вдруг замерла, почувствовав на себе взгляд аль-Джамаль, которая пристально смотрела на нее из ванной комнаты.
Швырнув на пол скомканную простыню, она медленно направилась к ней, присела на корточки и взяла кусок люфы. Мыла у них давно уже не было. Последнее они израсходовали еще неделю назад. Ребекка подняла волосы над головой, а Назира стала исполнять привычный ритуал – тереть ей спину.
Наконец она набралась смелости и прошептала ей на ухо давно назревший вопрос:
– Кто это был, Джамаль?
– Не понимаю, о чем ты, – тихо ответила Ребекка, не поднимая головы.
– Это не мог быть Абадан Риджи, этот приятный солдат, – сказала Назира, – потому что у него есть другая женщина.
Ребекка медленно опустила руки и уставилась на нее.
– Ты лжешь, – холодно сказала она. – Жестоко и нагло лжешь.
– Значит, все-таки этот солдат, – мрачно заключила Назира. – А я надеялась, что кто-то другой, который мог бы сделать тебя счастливой. Солдаты на это неспособны.
– Я люблю его, Назира. Ты можешь это понять?
– Я могу, но не она. Ее зовут Бахита.
– Нет! – закричала Ребекка и закрыла уши. – Я не хочу этого слышать!
Назира замолчала, взяла ее за руку и стала тереть мочалкой каждый палец по отдельности.
– Бахита – арабское имя, – первой не выдержала Ребекка, но Назира продолжала молчать. – Ответь мне! – потребовала девушка.
