полинявшей, истрепавшейся и севшей после тысячи стирок. На Коль была блузка из бутика. С большим вырезом и обрезанными под углом рукавами, открывавшими дельтовидные мышцы предплечий. Белоснежная полупрозрачная ткань оттеняла загар. Я видел, что под блузкой на Коль ничего нет.
– Военным приходится часто идти на жертвы, – сказал я, не столько ей, сколько самому себе.
– Я как-нибудь переживу, – сказала Коль.
Затем задала мне второй из двух вопросов, об ответах на которые я жалею с тех самых пор.
– Ты разрешишь мне самой произвести задержание?
Десять лет спустя я проснулся один в кровати Дьюка. Было шесть часов утра. Комната выходила окнами на фасадную сторону, поэтому море я не видел. Я смотрел на запад, на Америку. Низкое солнце скрывалось за тучами, поэтому никаких длинных теней не было. Дорога, стена и гранитные скалы за ней были залиты монотонным серым светом. Ветер дул со стороны моря. Мне было видно, как качаются деревья. Я представил себе черные грозовые тучи, затянувшие небо у меня за спиной, над Атлантикой, стремительно несущиеся к берегу. Представил морских птиц, сражающихся с турбулентными потоками, растрепавшими и взъерошившими их перья. День номер пятнадцать начинался холодом и беспросветной, негостеприимной серостью и обещал стать еще хуже.
Я принял душ, но бриться не стал. Натянул черные джинсы Дьюка, зашнуровал ботинки и захватил пиджак и плащ. Тихо спустился на кухню. Кухарка уже сварила кофе. Она налила мне большую чашку, и я сел за стол. Достав из холодильника батон хлеба, кухарка положила его в микроволновку. Я решил, что до того, как здесь станет горячо, надо будет увезти отсюда кухарку. А также Элизабет и Ричарда. А механик и сам Бек пусть остаются и принимают участие в представлении.
Из кухни был слышен шум моря, громкий и отчетливый. Волны разбивались о скалы, и неумолимое обратное течение увлекало воду назад. Лужицы на берегу пересыхали и заполнялись снова; шуршала галька. Ветер приглушенно стонал в щелях наружной двери. Доносились пронзительные крики чаек. Слушая все это, я неторопливо потягивал кофе и ждал.
Через десять минут на кухню спустился Ричард. Его волосы были взъерошены, и я впервые отчетливо разглядел отрезанное ухо. Внутренние противоречия снова вернулись. Только сейчас мальчишка начинал осознавать, что он не вернется в колледж, к своим товарищам, а вынужден будет оставаться здесь, с родителями. Я предположил, что если Элизабет не будет предъявлено обвинение, они с Ричардом смогут начать все сначала в другом месте. Если у мальчишки большой запас внутренней энергии, он сможет вернуться к занятиям, пропустив лишь неделю. Если только обучение в его колледже не стоит слишком дорого. А тут, наверняка, дело обстоит именно так. Обязательно возникнут финансовые проблемы. Когда мать и сын выберутся из этой переделки, у них останется только то, что они захватили с собой. Если им вообще удастся отсюда выбраться.
Кухарка ушла в обеденный зал накрывать завтрак. Ричард повернулся, провожая ее взглядом. Я снова увидел отсутствующее ухо, и еще один элемент мозаики встал на свое место.
– Пять лет назад, – начал я. – Похищение.
Ричарду удалось сдержать себя в руках. Он лишь опустил взгляд на стол, затем посмотрел на меня и закрыл шрам прядью.
– Тебе известно, чем на самом деле занимается твой отец? – спросил я.
Ричард молча кивнул.
– Не только коврами, так? – продолжал я.
– Да, – подтвердил он, – не только коврами.
– И как ты к этому относишься?
– Бывают вещи и похуже.
– Не хочешь рассказать о том, что произошло пять лет назад?
Ричард покачал головой. Отвернулся.
– Нет, не хочу.
– Я знавал одного человека по фамилии Горовский, – продолжал я. – Его двухлетнюю дочь похитили. Всего на одни сутки. А тебя сколько продержали?
– Восемь дней.
– Горовский сразу же вытянулся в струнку. Согласился на все. Для него оказалось достаточно одного дня.
Ричард молчал.
– Твой отец здесь не хозяин, – произнес я как утверждение, а не вопрос.
Ричард молчал.
– Твой отец вытянулся в струнку пять лет назад. После того, как ты отсутствовал в течение восьми дней. Вот к какому выводу я пришел.
Ричард не произнес ни слова. Я подумал про дочь Горовского. Сейчас ей уже двенадцать. Наверное, у нее в комнате есть Интернет, проигрыватель компакт-дисков и телефон. На стенах плакаты. А глубоко в памяти глухая смутная боль, напоминание о том, что случилось давным-давно. Подобная зуду от сросшегося перелома.
– Подробности мне не нужны, – снова заговорил я. – Скажи мне только имя.
– Чье имя?
– Имя того человека, который продержал тебя эти восемь дней.
Ричард молча покачал головой.
– Я слышал фамилию Ксавье, – настаивал я. – Ее упомянули в моем присутствии.
Ричард отвернулся, непроизвольно вскинув руку к отсутствующему уху. Я понял, что попал в точку.
– Меня изнасиловали, – сказал он.
Я слушал грохот волн, разбивавшихся о скалы.
– Ксавье?
Ричард снова покачал головой.
– Поли. Тогда он только что вышел из тюрьмы и еще не утратил вкус к подобным развлечениям.
Я ответил не сразу.
– Твой отец знает?
– Нет, – ответил Ричард.
– А мать?
– Нет.
Я не знал, что сказать. Ричард тоже молчал. Наконец вернулась кухарка. Она зажгла плиту, налила на сковороду жир и поставила ее на огонь. От запаха меня едва не стошнило.
– Пойдем прогуляемся, – предложил я.
Мы вышли на берег моря. Воздух был насыщен запахом соли и очень холодный. Было пасмурно. Сильный ветер дул нам в лицо. Волосы Ричарда развевались почти горизонтально. Брызги взлетали вверх на двадцать футов, и ледяные капли пулями хлестали нас.
– Нет добра без худа, – начал я. Мне приходилось говорить громко, чтобы перекрыть шум ветра и прибоя. – Возможно, настанет день, когда Ксавье и Поли получат по заслугам, но при этом твой отец отправится в тюрьму.
Ричард кивнул. У него в глазах блеснули слезы. Возможно, они были вызваны ледяным ветром. А может быть, и не ветром.
– Он это заслужил, – сказал Ричард.
«Он очень преданный сын», – сказал про него Бек.
– Меня продержали восемь дней, – помолчав, продолжал Ричард. – А достаточно было бы одного. Как с тем человеком, про которого ты говорил.
– С Горовским?
– Не знаю, как там его. У которого была двухлетняя дочь. Ты думаешь, ее изнасиловали?
– Искренне надеюсь, что нет.
– Я тоже.
