– Только одна женщина сидела за столом вместе с Васселем и Кумером, – сообщила она.
– Кто? – спросил я.
– Подполковник Андреа Нортон.
– Специалист по психологической войне?
– Она самая.
– Она участвовала и в новогодней вечеринке.
Саммер скорчила гримасу.
– Вы же знаете, как проходят такие вечеринки. Бар где-то в городе, сотни людей, которые приходят и уходят, шум, хаос, выпивка, постоянно исчезающие парочки.
– Где расположен бар?
– В тридцати минутах езды от мотеля.
– Значит, она должна была отсутствовать никак не меньше часа.
– Это возможно.
– Была ли она в баре в полночь? Держалась ли с кем-то за руки, распевая «Доброе старое время»? Тот, кто стоял рядом с ней, должен был это запомнить.
– Говорят, она там была. Но к этому моменту она вполне могла вернуться. Тот парень из мотеля утверждает, что «хамви» уехал в одиннадцать двадцать пять. У нее даже осталось бы пять минут. И ее появление выглядело бы вполне естественно. Ну, вы понимаете, все выползают из щелей, чтобы закончить вечеринку.
Я молча слушал ее.
– Предположим, она забрала портфель, чтобы проверить его содержимое. Там мог оставаться ее телефонный номер или фотография. Или дневник Крамера. Она не хотела скандала. Но как только она решила эти проблемы, портфель перестал представлять для нее интерес. Она была готова вернуть его по первому требованию.
– Но откуда Вассель и Кумер узнали, к кому обратиться?
– В этом замкнутом мирке трудно скрыть длительный роман.
– Не вижу логики, – возразил я. – Если всем было известно о Крамере и Нортон, зачем кому-то понадобилось поехать в дом в Виргинии?
– Ну хорошо. Возможно, они не знали. Возможно, это было просто одно из вероятных предположений в их списке. Возможно, все считали, что этот роман уже закончился.
Я кивнул.
– Что мы можем узнать у Нортон?
– Мы можем получить подтверждение того факта, что Вассель и Кумер постарались заполучить портфель прошлым вечером. Это докажет, что они его искали, и свяжет их с убийством миссис Крамер.
– Они никуда не звонили из отеля, и у них не было времени доехать туда самим. Поэтому я не вижу, как мы можем их в чем-то обвинить. Что еще у нас есть?
– Мы знаем, что случилось с документом, содержащим повестку дня. Мы знаем, что Вассель и Кумер сумели его вернуть. Армейские генералы вздохнут с облегчением, зная, что его не найдут где-нибудь в мусорном баке и он не достанется журналистам.
Я кивнул, но ничего не ответил.
– Нортон могла видеть эти бумаги, – продолжала рассуждать Саммер. – И даже прочитать их. Тогда она сможет рассказать нам, что происходит.
– Это звучит соблазнительно.
– Несомненно.
– Мы можем просто прийти к ней и спросить?
– Вы из Сто десятого. Вы можете спросить кого угодно о чем угодно.
– Я должен оставаться под радаром Уилларда.
– Ей неизвестно, что он приказал вам прекратить расследование.
– Нет, она знает. Уиллард беседовал с ней после истории с Карбоном.
– Я считаю, что мы должны с ней поговорить.
– Это будет очень непростой разговор, – сказал я. – Она может расценить это как оскорбление.
– Только в том случае, если мы сделаем все правильно.
– А у нас есть шансы?
– Возможно, мы сумеем управлять ситуацией. Она почти наверняка будет смущена и не захочет, чтобы о нашей беседе узнали ее коллеги.
– Мы не можем сильно давить на нее. Нельзя допустить, чтобы она позвонила Уилларду.
– Вы так боитесь его?
– Я боюсь того, что он может с нами сделать, используя бюрократические ресурсы. Едва ли мы сумеем чего-нибудь добиться, если нас переведут на Аляску.
– Ваш ход.
Я долго молчал. Подумал о книге в твердом переплете, которую читал Крамер. Это было похоже на 13 июля 1943 года, решающий день битвы на Курской дуге. Мы были подобны Александру Василевскому, советскому генералу. Если мы атакуем сейчас, то должны будем продолжать наступление до тех пор, пока враг не побежит и сражение не будет выиграно. Если мы станем бездействовать или попытаемся взять передышку хотя бы на несколько секунд, нам грозит поражение.
– Хорошо, давайте сделаем это, – наконец сказал я.
Мы нашли Андреа Нортон в баре офицерского клуба, и я попросил ее уделить нам несколько минут в ее кабинете. Моя просьба вызвала у нее удивление. Я сказал, что это личный вопрос. Она по-прежнему недоумевала. Уиллард сказал, что дело Карбона закрыто, и Нортон не понимала, о чем еще мы можем с ней говорить. Однако она согласилась. Мы условились встретиться в ее кабинете через тридцать минут.
Саммер и я провели эти полчаса в моем кабинете, изучая список, в котором перечислялось, кто находился на базе в момент смерти Карбона, а кто – нет. У нее была длиннющая распечатка, аккуратно сложенная в гармошку примерно в дюйм толщиной. Рядом почти со всеми именами в списке имелись какие-то пометки.
– Что это за пометки? – спросил я у Саммер. – Был человек на месте или нет?
– Был на месте, – ответила она.
Именно этого я и боялся. Я быстро пролистал распечатку большим пальцем.
– Сколько всего? – спросил я.
– Почти тысяча двести человек.
Я кивнул. Нет ничего невозможного в том, чтобы найти одного преступника среди тысячи двухсот человек. В полицейских досье содержится и большее число подозреваемых. В Корее бывали случаи, когда все военные, которые там находились, становились подозреваемыми. Но подобные случаи требуют неограниченных людских ресурсов и большого количества помощников. И еще необходимо полное сотрудничество. Подобную проверку невозможно провести за спиной у командира, втайне, действуя вдвоем.
– Невозможно, – сказал я.
– Нет ничего невозможного, – возразила Саммер.
– Нам необходим другой подход.
– Какой?
– Что убийца принес на место преступления?
– Ничего.
– Неверно, – сказал я. – Он принес себя.
Саммер пожала плечами. Провела пальцами по краю сложенных распечаток. Гармошка растянулась, а потом снова сжалась.
– Выбирайте имя, – предложила она.
– Он взял нож морской пехоты, – сказал я.
– Тысяча двести человек, тысяча двести ножей.
