Мартин Круз Смит
Красная площадь
Часть первая
МОСКВА
6-12 августа 1991 года
Летом в Москве ночи светлые. Звезды и луна меркнут в желтой, будто от пожара, дымке. По улицам бродят парочки, им не до сна. Машины блуждают по городу с выключенными фарами.
– Вот он, – бросил Яак, увидев «Ауди» на встречной полосе.
Аркадий надел наушники, постучал по приемнику:
– У него радио не работает.
Яак круто развернулся и прибавил скорость. У эстонца было мясистое лицо с косо посаженными глазами. Он напряженно горбился за баранкой, будто собирался ее согнуть.
Аркадий щелчком выбил из пачки сигарету, первую за новые сутки. Правда, был всего лишь час ночи, так что хвастаться не приходилось.
– Давай поближе, – сказал он, снимая наушники. – Поглядим, Руди ли это.
Впереди светили огни кольцевой дороги. «Ауди» резко свернула на наклонный въезд и влилась в поток машин, движущихся по кольцу. Яак проскользнул между двумя грузовиками с открытыми платформами, груженными стальными листами, которые грохотали на каждой неровности. Он обогнал трейлер, «Ауди» и автоцистерну. Аркадий успел разглядеть профиль водителя, но в машине были двое.
– Руди кого-то прихватил с собой. Давай посмотрим еще разок, – сказал он.
Яак сбавил скорость. Цистерна осталась позади, но секундой позже их плавно обошла «Ауди». Водитель, Руди Розен, кругленький человечек, вцепившийся в руль пухлыми ручками, был тайным банкиром мафий, своего рода Ротшильдом, обслуживающим самых примитивных московских капиталистов. Его пассажиркой оказалась женщина с тем невообразимым выражением лица, какое приобретают сидящие на диете русские, – чего-то среднего между духовным и физическим голодом. На воротнике черной кожаной куртки лежали зачесанные назад модно подстриженные белокурые волосы. Когда «Ауди» обгоняла их, женщина обернулась и презрительно, словно глядя на какой-то хлам, смерила взглядом машину следователя – двухдверные «Жигули», восьмерку. «Лет за тридцать, – прикинул Аркадий. – Темные глаза, большой полуоткрытый, словно голодный, рот с припухшими губами». Как только «Ауди» вырвалась вперед, послышался шум мотоциклетного двигателя, и тут же появился «Судзуки-750», вклинившись между машинами. На мотоциклисте был черный круглый шлем, черная кожаная куртка и высокие черные сапоги со светящимися отражателями. Яак расслабился, узнав в мотоциклисте Кима, телохранителя Руди.
Аркадий снова наклонился к наушникам.
– Опять молчит.
– Он ведет нас к толкучке. Если кто-нибудь там тебя узнает, считай, что тебе конец, – засмеялся Яак. – Тогда уж мы наверняка сможем убедиться, что попали куда надо.
– Что да, то да.
«Не дай Бог, если так и будет, – подумал Аркадий. – Во всяком случае, если меня вдруг узнают, это будет означать, что я еще пока жив».
Весь транспорт плотной массой двинулся по съезду с кольца. Яак старался держаться ближе к «Ауди», но между ними вклинились рокеры с изображениями свастики и царских орлов на спинах. В мгновение ока все окуталось дымом выхлопных труб со снятыми глушителями.
Забор, ограждающий стройплощадку, в конце съезда был сдвинут в сторону. Машина запрыгала, как по картофельному полю, но Аркадий все же разглядел какие-то силуэты, возвышающиеся на фоне тусклого северного неба. Мимо проехал «Москвич» с торчащими из окон трясущимися в такт езде коврами. На крыше допотопного «Рено» проплыл гарнитур «жилая комната». А впереди светилось море красных тормозных огней.
Рокеры выстроились в круг, возвестив о своем прибытии оглушительным ревом моторов. Легковые машины и грузовики останавливались где придется – кто на бугорке, кто в ложбинке. Яак заглушил двигатель: в коробке передач не было нейтрального положения. Он выбрался из машины с улыбкой крокодила, увидевшего резвящихся обезьян. Аркадий был в телогрейке, на голове – кепка. Под глазами – синяки, на лице – изумление, словно он долго просидел в глубокой дыре и теперь увидел, как все изменилось на поверхности, что, впрочем, было недалеко от истины.
Это была другая Москва.
Силуэты оказались башнями с красными предупредительными огнями на крышах для пролетающих самолетов. У их подножия можно было различить бледные очертания землеройных машин, бетономешалок, штабеля целого и груды битого кирпича, утонувшие в грязи железобетонные плиты. Между машинами бродили одинокие фигуры, постепенно их становилось все больше и больше. Настоящее сборище страдающих бессонницей полуночников. Правда, ни одного лунатика – наоборот, деловое, целеустремленное гудение черного рынка.
«Такое впечатление, будто бродишь во сне», – подумалось Аркадию. Стеной громоздились блоки «Мальборо», «Уинстона», «Ротманса», даже презираемых кубинских сигарет. Оптом для перепродажи торговали видеозаписями американских боевиков и шведской порнографии. В фабричной упаковке поблескивала польская стеклянная посуда. Двое в спортивных костюмах разложили – не «дворники», нет! – целые ветровые стекла, и не какие-нибудь снятые с автомобиля какого-то бедняги, а новенькие, прямо с конвейера. А жратва! Не подохшие от голода синие цыплята, а висящие в грузовике целые говяжьи бока с мраморными прожилками жира. Цыгане зажгли керосиновые лампы рядом с «дипломатами», демонстрируя новенькие золотые рубли с орлами, запечатанные в прозрачные целлофановые ленты. Яак обратил внимание на белый «Мерседес». Зажглись другие лампы, создавая атмосферу восточного базара. «Можно представить, что между машинами бродят верблюды, – подумал Аркадий, – или что арабские купцы разворачивают рулоны шелка». Отдельным лагерем расположилась чеченская мафия – черноволосые люди с отекшими рябыми лицами, развалившиеся в своих машинах, как турецкие паши. Даже в этой обстановке чеченцев окружала атмосфера страха.
