– Мне нужны указания из прокуратуры. До их получения я не могу уехать.
– С прокурором Родионовым трудно связаться. Я невольно спрашиваю себя, почему он послал следователя с туристской визой и не дал ему никаких полномочий. Все это очень странно, – Платонов прошел к окну и посмотрел на привокзальные пути. Через плечо вице-консула Аркадий видел плавно движущиеся поезда, пассажиров, стоящих на ступеньках утренних пригородных поездов. Платонов восхищенно воскликнул: – Какой порядок!
– Я не поеду, – сказал Аркадий.
– У вас нет выбора. Если не мы посадим вас в самолет, так это сделают немцы. Подумайте, как это отразится на вашей характеристике. Я предлагаю вам легкий выход из положения, – убеждал его Платонов.
– И все из-за того, что меня выселили?
– Да. Все так просто, – сказал Платонов, – и совершенно законно. Мне же нужно заботиться о хороших дипломатических отношениях.
– Меня еще ни разу не выселяли, – сказал Аркадий. – Арестовывали, ссылали, но так вот просто не выселяли.
– Теперь и это предстоит, – Федоров смахнул с веревки в саквояж оставшиеся постирушки.
Открылась дверь. В прихожей появилась черная собака. Аркадий подумал, что это тоже связано с выселением. Огромный лохматый зверь с темными агатовыми глазами казался помесью пса с медведем. Он уверенно вошел в квартиру и с одинаковой подозрительностью оглядел всех троих.
В прихожей послышались неравномерные шаги, и внутрь заглянул Стас.
– Куда-нибудь едешь? – спросил он Аркадия.
– Выставляют.
Стас вошел, не обращая внимания на Платонова и Федорова, хотя Аркадий был уверен, что он знал, кто они такие. Ведь Стас изучал советских аппаратчиков всю жизнь, а человек, всю жизнь изучавший червей, узнает их сразу. Федоров хотел было бросить белье, которое держал в руках, но собака повернулась в его сторону, и он еще плотнее прижал его к себе.
– Вчера вечером я посылал к тебе Томми. Вы виделись? – спросил Стас Аркадия.
– Мне очень жаль Томми.
– Значит, ты слышал о несчастном случае?
– Я был свидетелем, – ответил Аркадий.
– Мне бы хотелось знать, что случилось?
– Мне тоже, – сказал Аркадий.
Глаза у Стаса блестели сильнее обычного. Он взглянул на Платонова и нагруженного стираным бельем Федорова. Собака тоже. Стас снова бросил взгляд на открытый саквояж.
– Тебе нельзя уезжать, – сказал он таким тоном, будто принял решение.
Вмешался Платонов.
– Существуют немецкие законы. Раз Ренко негде остановиться, консульство ускоряет его возвращение домой.
– Поживешь у меня, – сказал Стас Аркадию.
– Не так-то просто, – перебил Платонов. – Приглашения советским гражданам должны подаваться в письменном виде и получать предварительное одобрение. Его виза аннулирована, и у него уже есть новый билет до Москвы, так что это невозможно.
– Можешь ехать сейчас? – спросил Стас Аркадия.
Аркадий отобрал у Федорова свой ключ от ячейки в камере хранения и билет Люфтганзы и сказал:
– Вообще-то я почти уложился.
Стас влился в поток машин, движущихся по кольцу вокруг центра города. Несмотря на пасмурный летний день, стекла были опущены, потому что запотели от собачьего дыхания. Собака заполнила собой все заднее сиденье, и у Аркадия было ощущение, что ему с его саквояжем дозволено занять место впереди только при условии, что он не будет делать резких движений. Когда он уходил, у Платонова с Федоровым был такой вид, словно они пришли за гробом и увидели, что из дверей выходит покойник.
– Спасибо.
– Я хотел спросить, – сказал Стас. – Томми был чудаком и водил дурацкую машину. «Трабант» не дает больше семидесяти пяти километров в час, и ему нечего делать на шоссе. Но я никак не могу понять, как он мог потерять управление и врезаться в бордюр.
– Я тоже, – ответил Аркадий. – Сомневаюсь, что от машины что-нибудь осталось, чтобы полиция могла разобраться. Она сгорела вся, вплоть до мотора и осей.
– Возможно, причиной была идиотская печка. Керосиновая печка на полу. Опасная штука.
– Томми долго не страдал. Если не погиб от удара, то задохнулся в дыму. Вроде бы огонь, а погибают от ядовитого дыма.
– Ты уже видел такое?
– В Москве я видел, как человек сгорел в машине. Там это продолжалось немного дольше, потому что машина была получше.