которым он последние недели общался, – продолжал смотреть в окно третьего этажа на гуляющих, похожих друг на друга забинтованными головами и заклеенными пластырем лицами.
«Логвиненко, значит... Запомним, – подумал он. – А доктор болтлив, однако. Или его не предупредили? Что-то не верится...»
... Из бункера Логвиненко вылез чернее тучи. Такого прокола в определении истинной природы и ценности своих раритетов Кайзер никогда не допускал. Юрий попытался успокоить его, заметив, что различить скрипки Страдивари и Батова может далеко не каждый специалист. Да и такие подделки» тоже очень редки. На это Логвиненко резонно буркнул, что он хотел иметь именно Страдивари, а не «подделку», как он выразился. «Понимаешь, меня не цена волновала, а то, что это – великая вещь великого мастера! Или ты меня совсем за дурня неумытого держишь?» Филатову стало жаль его...
Они поднялись наверх, и хозяин, подняв трубку внутреннего телефона, что-то вполголоса скомандовал. Через минуту в кабинет явился молодой мужчина в безукоризненном костюме, в руках он держал поднос, на котором возвышался хрустальный штоф с чем-то темным, две рюмки и блюдце с лимоном. Логвиненко налил в обе и, не приглашая гостя, выпил залпом. Сразу же налил еще и повторил то же движение. Взял рюмку и Филатов. Выпил... Когда отдышался, спросил:
– Валерий Филиппович, могу поинтересоваться, что это?
– Что? – резко повернулся тот. – А, это... Мой фирменный коктейль. Экспериментирую потихоньку. Тут немного хереса, бальзамы – рижский и белорусский, кофейный ликер и семьдесят процентов чистейшего спирта. Редко кому предлагаю – валит с третьей-четвертой рюмки... Хотя один пидор у меня все же попробует! С добавкой цианида калия...
– Да не расстраивайтесь, Валерий Филиппович, – продолжал утешать Филатов.
– Ладно... Играешь ты хреново... а как стреляешь? – внезапно сверкнул на него глазами Логвиненко.
– Вы что, не интересовались моей биографией?
– Так то когда было. Ты небось квалификацию потерял... Ну, проверим... Да, прямо сейчас и проверим. Что-то и мне захотелось собачку потискать, – Вилор Федорович плотоядно потер руки.
Стрельбище располагалось в ста метрах от дома и представляло собой просеку в сосновом бору, в конце которой виднелась песчаная насыпь, укрепленная бревнами. Сюда доносился шум моря. На огневом рубеже Кайзера и Филатова встретил небольшого роста человек в полевой форме офицера, правда, без знаков различия.
– Посты расставили? – спросил Логвиненко.
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! – вытянулся перед ним человек в камуфляже.
«Вот оно что! Видать, очень большая шишка этот «Валерий Филиппович». Интересно только, по какому он ведомству – ментовскому или эфэсбэшник? Скорее второе...» – подумал Филатов.
– Дайте мне мишень! – скомандовал Логвиненко, окину «камуфлированного» уничтожающим взглядом.
– Мишени установлены, – ответил военный.
– Я сказал, дайте сюда! – повысил голос Кайзер. – И карандаш принесите.
Его приказание было исполнено моментально, и, взяв карандаш, он нарисовал несколькими штрихами на мишени портрет незнакомого Филатову человека, проявив довольно незаурядные способности художника.
– Кто это, если не секрет? – поинтересовался Филатов.
– Фома, – коротко ответил Логвиненко. – Кстати, это его двоюродный братец сосватал мне скрипочку. Мол, дедушка в наследство оставил. А дедушка по молодости лет ее в Севастополе у какого-то князя взял... поиграть. Сволочь.
На второй мишени Кайзер начертал физиономию еще одного человека, добавив: «А вот кто это – пока тебе знать не следует. И что видел – забудь». Человек с военной выправкой закрепил обе мишени метрах в тридцати от огневого рубежа, затем достал из ящика два пистолета Макарова, снаряженные магазины с патронами и, положив на стол, молча отошел в сторону.
Логвиненко взял пистолет, вставил магазин, передернул затвор и, почти не целясь, одну за другой всадил в мишень все восемь пуль. Опустил пистолет и оглянулся на Филатова, не успевшего и притронуться к оружию:
– Чего ждешь? Пока в тебя «пилюлю» всадят?
Не успел отзвучать голос Кайзера, как десантник в броске подхватил пистолет и магазин, покатился по земле, одновременно заряжая оружие, и стал стрелять из совершенно невероятных позиций, изгибаясь, как будто уходя от выстрелов противника Выглядело это не очень эффектно, но Кайзер смотрел одобрительно, видимо зная толк в такого рода делах. Расстреляв последний патрон, Юрий поднялся и подошел к Логвиненко.
– Ну что, «качаешь маятник» неплохо, но мне надо, чтобы ты и в мишень попадал. Идем посмотрим...
Осмотрев мишени друг друга, оба стрелка переглянулись пули Кайзера прочертили прямую линию ото лба к подбородку изображенного на мишени лица, Юрий же просто продемонстрировал меткость, влепив все заряды по центру мишени совпадавшему с носом обреченного.
– Да, десантник и помрет десантником, – во взгляде Кайзера легко читалось уважение, смешанное с удивлением. – Ну хорошо. Потешил ты меня. Я и надеяться не мог, что заполучу такого исполнителя, – решил польстить ему «Валерий Филиппович». Юрий молча пожал плечами.
– Теперь к делу. Сегодня ты – мой гость, но с завтрашнего утра – подчиненный. Во-первых, тебе придется изменить внешность – борода твоя тебя не спасет, и то, что тебя до сих пор не узнали обычные постовые на улицах или менты в тюрьме, – чудо. Портретики-то висят... Придется тебе познакомиться с нашим Институтом красоты. Мир она, красота, может, и не спасет, а тебя – должна. Но до этого поступишь в распоряжение спецов, которые тебя научат кое-чему полезному. Десант десантом, но многому вас там не учили, да и времена изменились. Завтра с утра поедешь на Волгу-матушку... Ладно, я доволен. «Юрий Филатов», оказывается, звучит не хуже, чем «Антонио Страдивари», – Логвиненко ухмыльнулся. – Пошли, скрипач.
Вернувшись в усадьбу, хозяин велел подавать обед. Стены столовой украшали картины, большей частью старинные натюрморты гастрономического содержания, и, как признался хозяин, он иногда велел готовить то, что на них изображено. Так и сегодня: к столу был подан омар, словно сошедший с одной из картин. Никогда не пробовавший такого гигантского ракообразного, Юрий озадаченно посмотрел на многочисленные ножи и ножички, вилки и вилочки, ложки и ложечки, а также щипчики, расположившиеся в порядке на белоснежной скатерти. Проследив за его взглядом, Кайзер самодовольно хмыкнул:
– Это тебе не общепит. Учись, авось в Европу попадешь...
– И что, там все так... хавают? – поинтересовался Юрий.
– Там не «хавают» и не «принимают пищу», там кушают, – с ударением на последнем слове произнес Логвиненко. – А если наши, даже те, кто при деньгах, жрут, как скоты, то я не хочу. Омара едят вот этими щипчиками. Попробуй, это вкусно...
Потом они сели у камина, по сторонам которого стояли, словно в старинном замке, два комплекта рыцарских доспехов. Пили коктейль, курили; откуда-то пришел важный огромный котяра, забрался на колени к хозяину и громко заурчал. Расслабившийся Кайзер пустился в философию.
– Вот скажи, ты не удивляешься, что я тебя принимаю, как посла английской королевы? Удивляешься. А зря. Посла я угостил бы не дохлым омаром и не таким вином, как сегодня пили, а вынес бы такую, знаешь, бутылочку разлива времен Наполеона Третьего. Есть у меня с десяток. Ты не удивляйся – я хоть и не граф Монте-Кристо, но мне многое доступно. И по той же причине – я многое могу узнать о людях такого, что они бы не хотели выносить на «суд общественности». Банально, думаешь? Знаю, но мое эстетство, все эти картинки-табакерочки – только подтверждение тому, что любая власть держится на знании не только человеческих достоинств, но в большей степени человеческих пороков. Отсюда же – и предвидение будущего, без которого человеку честолюбивому, как я, например, никак не обойтись...
– Валерий Филиппович, а вы не задумывались, что слабости людей – достаточно сильное оружие их носителей? Оно делает их неподвластными нормам морали и, следовательно, весьма опасными в первую очередь для тех, кто им угрожает, не так ли?
