рассчитывая только на благообразную внешность, и доехал до Сусулена. Не имея с собой никакого оружия, кроме складного ножа, десантник за двое суток добрался до оставшегося в наследство от покойной Вероники клада, спрятанного в старом лагере НКВД, откуда уже были убраны трупы убитых бандитов, благополучно выкопал его, уложил в рюкзак, вышел из здания... и увидел медведя, который мирно сидел метрах в пятнадцати от него.
Мишка был небольшой, двухлеток, не старше, но невдалеке могла прогуливаться медведица, ведь мамаши сопровождают своих медвежат, бывает, и до трех лет, пока те не научатся всем премудростям лесной жизни.
«Обидно, холера! – подумал десантник. – В таких переделках уцелел, а тут...» Он подхватил рюкзак и достал кусок колбасы, которой собирался поужинать перед тем, как отправиться в дорогу, – до наступления темноты оставалось еще часа полтора. Мишка учуял запах съестного и направился в сторону Филатова, которому до сих пор никогда не приходилось кормить медведей копченой колбасой.
Первый опыт его в этом деле оказался удачным настолько, что зверь следовал за ним чуть ли не до самой трассы, изредка догоняя и тыкаясь носом.
Метрах в ста от магистрали зверь отстал, и голодный Филатов на прощание отдал ему всю оставшуюся пайку и почесал за ухом.
Теперь нужно было превратить золото, оставленное ему Вероникой Бережной, в деньги. Для этого лучше всего подходили цыгане, барон которых был ему кое-чем обязан.
... К дому барона он подошел в сумерках. Во дворе было тихо, но окна кабинета Василия ярко горели. Сопровождаемый лаем собаки, которая, впрочем, нападать не собиралась, Филатов подошел к двери и постучал.
– Кто? – спросил из-за двери знакомый голос.
– Шандора, открой, это я, Юрий.
Дверь тут же отворилась, и на пороге, ярко освещенная, возникла дочь барона. На ее лице невооруженным глазом можно было рассмотреть удивление и радость.
– Проходи, – посторонилась она, пропуская Филатова в дом. – Как ты, однако, постарел... Ты к отцу... или ко мне?
– Извини, девочка, все-таки к отцу, – разочаровал ее Филатов.
Шандора усмехнулась:
– Эх, нет в жизни счастья... Он в кабинете. Посиди здесь, я ему скажу, что ты приехал.
Василий встретил Филатова крепким рукопожатием.
– Ну, здравствуй, герой. Чего в гриме-то? Впрочем, понятно. Подожди, сейчас ужинать будем. Почто к нам опять? Просто навестить или дело какое?
– Дело, барон, – коротко ответил Филатов, распаковывая рюкзак и высыпая на ковер крупные самородки.
Василий присвистнул.
– И не страшно с таким богатством ходить? Здесь тысяч двести, а то и больше... Точно больше, этот вот самородок, – он наклонился и поднял кусок золота, отлитый природой в форме бараньей головы, – сам по себе целое состояние.
– Страшно не страшно, а пришлось. Деньги на лечение дочки друга нужны. Нора меня предупреждала...
– Ну и молодец, что ее послушал, – кивнул барон.
В этот момент Шандора внесла в комнату поднос с ужином и покачала головой, увидев самородки, рассыпанные по ковру. Правда, ничего не сказала в присутствии отца.
– Поможешь продать это? – спросил Филатов, когда они сидели за столом, а золото было снова упаковано в рюкзак.
– Отчего не помочь? Помогу, – ответил Василий. – Цену хорошую дам, не беспокойся. Когда тебе надо? Сам понимаешь, наличкой у меня здесь столько нет.
– Чем раньше, тем лучше, – развел руками Филатов. – Тысяч сто наскребете?
Барон усмехнулся.
– Сто пятьдесят «наскребу». И пятьдесят буду должен. Согласен?
– Вполне, – Филатов пожал барону руку.
... И в пути назад ему повезло. На исходе пятых суток своего похода он уже звонил из аэропорта Зине Зубатовой.
– Зин? Это я. Как дела?
– Порядок, все на мази.
– Что с визами?
– Я же говорю, порядок. Едет Тамарина свекровь, она сейчас тут, в Москве, ждет, пока формальности выполнят. Трудно это было... Тома плачет, но, кажется, отошла.
– Если плачет, уже порядок. Когда я к ней заявился, она говорила еле-еле. Еще бы неделя – и не знаю, что бы было.
– Шум я подняла большой. Ничего, главное – выезд разрешили. Деньги привез?
– Привез. Сто тысяч долларов хватит?
– Должно хватить, они за полцены ее лечить согласны, а может, даже бесплатно. Случай редчайший.
– Когда они смогут лететь?
– Тем же самолетом, что и мой дипломат, то есть послезавтра. В общем, за Маринку можешь быть спокоен, мы сделали все, что могли. Теперь – от Бога зависит. И от медиков. Сам-то ты как дальше?
– А что – я... Мне бы документы раздобыть, чтобы ментов не шугаться, и... Надо Леньку вытягивать.
– Ты что, серьезно?
– Вполне. Есть один «гранд», на которого у меня компромат имеется. Большой чин в Системе. И в той, и в этой. Ну, ты понимаешь...
– Понимаю. «Прописка» на день-другой тебе нужна? Можно и у меня...
– Согласен. Да, кстати, что ты с теми бумагами сделала, что я тебе прислал?
– Юр, это просто клад... был бы лет пятнадцать назад, когда сталинизм разоблачали. Теперь это уже не настолько котируется. Но печатать надо. Если ты не против, напиши вступление, ты ведь эту женщину знал.
– Напишу. И если деньги на издание нужны – я дам.
По законам жанра той драмы, в которой судьба обрекла Филатова играть главную роль, он должен был скрупулезно подготовиться к дальнейшим действиям, найти пути отхода, проработать варианты... Заходя с мелкой карты, блефуя, он не мог помочь другу. Единственное, что он мог, – подобно гоголевскому мужику перекрестить карты под столом...
В Москве шел дождь. Юрий набрал номер.
– Але, вас слушают.
– Я хотел бы поговорить с генералом Логвиненко.
– Вы ошиблись, здесь такого нет, – произнес отдающий металлом голос.
– Ну так передайте ему, что звонил Филатов. Я перезвоню позже.
Юрий побродил по зданию вокзала, выкурил одну за другой пару сигарет, не удержался, купил бутылку коньяка, согрелся, выпив половину, остальное отдал какому-то бомжу, проводившему его обалдевшим взглядом. Снова набрал номер.
– Это Филатов...
– Где вы находитесь?
– В Москве. Нужно встретиться.
– Назовите место, за вами приедут.
– Буду на лавочке, Матвей Кузьмич знает.
– Ждите.
Ждать долго не пришлось – на плечо Филатова, насвистывавшего «Наша служба и опасна, и трудна», легла чья-то рука.
