поняла: что?то там, в Москве, прояснилось, что?то произошло, а муж не говорит лишь потому, что боится сглазить.
О деньгах в доме разговоры вообще прекратились, что впустую молоть воздух? Да и деньги такие, о которых и подумать страшно, не то что сказать вслух, — двадцать пять тысяч долларов. Раньше и пять тысяч были суммой астрономической, но их Григорий сумел собрать. А еще двадцать — это казалось фантастикой, сумма абсолютно неподъемная.
Больше всех волновался сам Григорий. В Москве он поверил Дорогину, но, когда вернулся домой, все происшедшее стало казаться ему сном, фантастическим, сказочным. Человек, которого он не видел столько лет, случайно попадается на телестудии и предлагает помощь. Такое могло случиться лишь в кино. Почти все ночи по возвращении из Москвы Григорий не спал. Ложился вздремнуть днем, да и то сон был чуткий, неглубокий. Ему все время чудился шум огромного города, рев моторов, вой сирен и русская речь.
Вот и сегодня он проснулся за два часа до рассвета. Посмотрел на часы и понял, что спал где?то часа полтора. Он тихо, чтобы не разбудить жену, не потревожить сон дочери и внучки, быстро оделся, прошел в маленькую кухоньку. Сверток с едой, приготовленной с вечера, ждал его на столе. Что в свертке, он знал наизусть, хоть и не видел, как его собирала жена: кусок мяса с салом, полбуханки хлеба, две луковицы и бутылка с молоком.
Он выпил воды, зачерпнув кружкой из ведра, прошел в комнату, где спала внучка, прикоснулся ладонью к стене печки. Изразцы были теплыми.
«Хорошо, печь еще не остыла.»
Поправил одеяльце на внучке. Та что?то пробормотала, дернулась во сне. Григорий настороженно замер, а затем на цыпочках, боясь, что половица скрипнет под ним, вышел из комнаты, притворил дверь.
— Ты куда, Гриша? — услышал он голос жены.
— Поеду в лес, посмотрю, что там да как. Хочу съездить в шестой квартал, давно я там не был.
— Так далеко? Днем съездишь.
— Все равно спать не могу.
— Я тоже, — сказала жена.
Гриша надел телогрейку и, опасаясь дальнейших расспросов, вышел из дома. В хлеву заржал конь, услышав хозяина. Гриша прямо на крыльце закурил дешевую сигарету, закашлялся, прикрывая рот ладонью.
— Сейчас, сейчас… — сказал он, подходя к воротам хлева. Поднял их, чтобы не заскрипели, не завизжали, и отворил. — Ну выходи. — Теплая морда коня ткнулась ему в щеку. — Да ладно тебе, — потрепал коня по шее егерь и снял с перегородки седло, холодное и влажное, пахнущее конским потом. — Идем, попою водичкой.
Он подвел коня к колодцу. Конь принялся, фыркая и тряся головой с белой звездочкой, пить воду из косо стоящей бочки.
— Ну что, порядок? — спросил Григорий у коня так, как могут спрашивать лишь у доброго друга. Тот, словно бы поняв, о чем спрашивает его хозяин, несколько раз тряхнул головой. — Ну, ну, давай собираться, пора ехать.
Уже через четверть часа Григорий сидел в седле с маленьким старым рюкзаком на плечах. На этот раз ружье Григорий оставил дома. Да и зачем оно ему? Охотиться он не собирался, браконьеров в тех местах, куда он отправлялся, встретить не боялся. — Могли попасться лишь местные, те, кого он знал с детства. А этих людей бояться нечего, наоборот, они боялись Григория.
— Хоть бы все получилось! — в голове крутилась одна и та же мысль, как поцарапанная пластинка на проигрывателе. — Хоть бы все получилось! — бормотал егерь, вглядываясь в сумрачную темноту леса.
На груди у Григория висел бинокль, старый, ви-. давший виды. От возраста и от частого использования бинокль был весь вытертый, краска слезла до латуни. Артиллерийский военный бинокль с еще довоенной цейсовской оптикой. Много раз его пытались выкупить приезжие из столицы охотники, но Скляров с дорогой вещью не расставался. Этот бинокль достался Григорию от отца, который служил в артиллерии и прошел от Курска до самого Берлина и в окуляры именно этого бинокля рассматривал горящий рейхстаг.
«Если все получится, — думал Григорий Скляров, —- как я смогу отблагодарить Дорогина? Что я смогу ему дать? У меня ведь, кроме моей жизни, ничего нет, а жизнь не отдашь.»
И с этими невеселыми мыслями, дернув коня за повод, Григорий повернул его, направив на едва приметную просеку и, запрокинув голову, взглянул на провисшие высоковольтные провода.
Глава 11
Трое таможенников, два белоруса и латыш, расположились на белорусском берегу Двины. Лодка стояла неподалеку, в густых кустах лозы. Оружие лежало прямо на траве. Все они были в камуфляже и выглядели так, словно бы во время охоты решили перекусить. Бутылки с водкой, банки с консервами, дорогая крупно порезанная колбаса, огурцы, помидоры лежали на плащ–палатке.
— Твоему полковнику Саванюку, — сказал латышский таможенник безо всякого акцента, — я бы яйца оторвал, и рука бы не дрогнула. Такая сука! Из?за него уже вторую ночь сидим здесь.
— Он тебя в шею не гнал, сам сюда приплыл.
— Заработать хочется, надоело мелочевку ловить. А тут, может быть, деньги сами в руки приплывут. Тут только жди и не проморгай.
— Ждать?то ты и не умеешь.
Латыш закусил губу и обиженно посмотрел на своих белорусских коллег. Ему хотелось ответить что?нибудь обидное, но он понял, если что, спор окажется неравным. И он, чтобы хоть как?то смягчить обиду, плеснул себе на дно стакана немного водки и принялся пить ее мелкими глотками.
— Вы, латыши, даже водку пьете не по–человечески, — брезгливо скривился сержант белорусской таможенной службы и, завладев бутылкой, налил себе треть стакана, выпил одним глотком, принципиально не закусывая.
— Русские еще круче пьют, — заметил латыш.
— Да что ты о русских! Чего вы их так не любите?
— За что их любить? — убежденно, как догмат веры, произнес латыш.
— Не было бы русских, были бы вы бедные, как церковные мыши, — сказал старший сержант, наклонив бутылку и рассматривая, сколько же спиртного коллеги оставили ему.
Ему казалось, что они выпили больше, хотя если перелить в стакан, то водки было ровно столько, сколько проглотил его приятель.
— Ты вот с чего живешь? — принялся втолковывать латышу белорус. — С границы.
— Мы все живем с одного и того же. Хорошее здесь место: плюнь в три стороны, в три государства угодишь, отовсюду прибыль идет.
— Вам хоть хорошо платят, — зло сказал белорус, — а нам гроши дают.
— Хороши себе гроши! — осклабился латыш, грея водку в ладонях. — У тебя на своем берегу дом трехэтажный стоит, а теперь и на нашем строишь.
— Конечно, на вашем. У вас спокойнее. Чувствую, еще годик в таможне поработаю…
Но латыш не дал договорить до конца, радостно сообщив:
— И в тюрьме окажешься с конфискацией.
— А вот выкуси! — белорус скрутил длинную фигу. — Мой дом в Браславе, может, заберут, а вот тут, — он кивнул в темную, потянутую туманом даль, — тут — фигушки! Он у меня на сестру записан, а она, между прочим, латышская гражданка и за латышом замужем. И дети у нее латышата. Приезжал, так ни хрена понять не могу, по–человечески говорить не умеют!
— Сволочь, Саванюк! — мрачно сказал латыш. — Если он нас подставил, я ему…
— Что ты ему сделаешь?
