подошли к импровизированному столу.
Им никто не предложил сесть. Молчание затянулось.
Старший сержант Овсейчик полез за пазуху, достал бутылку водки и кольцо самодельной колбасы в полиэтиленовом пакете. Поставил угощение.
— Рюмки пустые у вас, мужики, найдутся, чтобы Гришку помянуть?
— Не думал я, что вы приедете, — на правах самого старшего по возрасту ответил ему дед Михась.
— Я тоже не думал, — усмехнулся Овсейчик, присаживаясь на бревно и принимая из рук соседа наполненную рюмку водки. — Кем бы человек ни был, — сказал старший сержант, — как помрет, его всегда жалко. Пусть земля тебе будет пухом, Григорий Скляров, — и тут же, даже не делая секундной паузы, влил водку в рот и закашлялся.
Второй таможенник принялся бить его кулаком в спину.
— Не в то горло пошла, рука дрогнула, — прокомментировал дед Михась.
Овсейчик прокашлялся, на глазах у него выступили слезы.
— С Гришкой оно всегда так выходило, — сказал таможенник, — не ладили мы с ним. Даже после смерти и то он мне подлянку сделал, водкой поперхнул.
Старик покосился на Дорогина и осторожно сказал — так, чтобы не слышали таможенники: — В Браславе мне говорили.
— Ты, дед, меньше слушай, что бабы языками треплют.
Овсейчик все же услышал, пристально посмотрел на Дорогина. Он силился понять, кто же тот такой, откуда взялся. Покосился на незнакомую ему зеленую «Ниву.»
— Слушай, дед, — сказал Овсейчик, — разговор к тебе есть.
— Чего ж, говори.
— Ни при всех, неохота тебя позорить. С глазу на глаз переговорить надо.
Старик растерянно заморгал, но поднялся. Овсейчик отвел его метров на пятьдесят и, взяв за крупную перламутровую пуговицу на рубашке, несильно тряхнул.
— Что это за хмырь рядом с тобой сидит?
— Гришкин друг.
— Это он тебе так сказал?
— Ага.
— Откуда?
— Из Москвы приехал.
Лицо таможенника вытянулось. Он вспомнил о том, что Гришка Скляров недавно ездил в Москву и, как поговаривали, не только затем, чтобы найти деньги на операцию внучки, а еще и затем, чтобы сообщить о странных делах, творящихся с российскими «дальнобойщиками» на латышско–белорусской границе.
— Кто он такой?
— Сергеем его зовут.
— Тебе это тоже он сказал?
— Да. Я же документы не смотрел.
— Смотри у меня, Михась, ты не на лучшем счету. Я про лодку, которую ты контрабандистам за деньги даешь, каждый день помню.
— Я людям за деньги ее даю, а куда они на ней плавают, меня не интересует.
— Смотри, словлю кого?нибудь на твоей лодке и конфискую как средство передвижения.
— Ребята, да вы что!
— Забыл, что мы тебе лодку вернули? Давай быстро рассказывай, кто это с тобой сидит?
— Ей–богу, не знаю! Гришкин друг.
— Ему что, телеграмму отправляли?
— Нет, сам приехал…
Овсейчик внезапно подобрел, хлопнул деда по плечу.
— Ладно, смотри мне! — затем его лицо вновь сделалось строгим, и он, заложив руки за спину, побрел к сидевшим вокруг скатерти людям. Его напарник уже успел пропустить рюмки три. Овсейчик присел на бревно, одну за другой выпил две рюмки и принялся закусывать. Он отрезал колбасу прямо от целого кольца, держа его в руке, ел, неопрятно раскрывая рот, громко чавкая.
Появление таможенников тут же все изменило. Люди засобирались. Другие бы, поняв, что их за столом не ждали, ушли бы восвояси, но только не таможенники: они дождались, когда соберут посуду и угощения. У их ног стояла недопитая бутылка водки, а на газете лежали сало, два огурца и четверть хлеба.
— Ехать надо, — как бы извиняясь перед Дорогиным, напомнил дед Михась.
— Я к дому вас подброшу.
— Можешь у меня остановиться.
— У меня в Браславе в гостинице номер снят. Овсейчик догрыз колбасу, брезгливо отбросил
хвостик с пеньковой веревкой и официальным тоном поинтересовался у Дорогина:
— Ваши документы.
Дед Михась вжал голову в плечи и словно окаменел.
— У меня интересуетесь? — спокойно спросил Муму.
— А то у кого же? Этого мудака я давно знаю. Дорогин, плохо скрывая злость, опустил руку в карман и вытащил паспорт. Овсейчик ждал, что Сергей сам подаст ему документ, но тот не поднимался, держа паспорт в двух пальцах на отлете.
Таможенники переглянулись.
Наконец Овсейчик крякнул и все?таки поднялся. Развернул документ, полистал его и вернул владельцу.
— Свой российский паспорт засунь себе в задницу. А теперь так, слушай и хорошо запоминай: здесь пограничная зона, без специального пропуска въезжать в нее нельзя. Правильно я говорю, дед?
— Правильно, — нехотя согласился старик.
— А ты, как я посмотрю, нелегально проехал. Значит, я могу тебя задержать.
— Ты сейчас не при исполнении.
— Таможенник всегда при исполнении, — хмыкнул Овсейчик.
— Если ты тут поставлен следить, чтобы никто без разрешения в зону не въехал, то, значит, хреново свою службу несешь, ведь я тут.
Дорогин напрягся. Он чувствовал, сейчас может начаться драка.
— Овсейчик, послушай, — взмолился дед Михась, — ты что, не видишь, человек на девять дней к другу приехал? Не место сейчас ссориться и права качать.
— Я ему просто напомнил, — уже более миролюбиво сказал таможенник. — Так, мужик, у тебя есть время, пока солнце не село, дуть подальше от границы. Ты в Браславе номер снял, туда и езжай.
— Не ты мне будешь указывать, — Муму поднялся, и Овсейчик сразу же отступил на полшага, Дорогин оказался выше его на целую голову, да и в плечах пошире.
— Мужики, на поминках не дерутся, — встрял дед.
— Если он сейчас уедет, то и драки не будет. Дорогин был из тех людей, которые не любят,когда им приказывают, но пока он сдерживал себя.
— Ну, так понял или нет? — сузив глаза, спросил Овсейчик.
— Я слышал, что ты сказал, — процедил сквозь зубы Муму и тронул старика за плечо. — Пошли.
Стоило Дорогину открыть дверцу машины, как из нее прямо?таки метнулся пес, сидевший до этого тихо. Дорогин еле успел схватить его за ошейник. Зверь рвался, пытаясь высвободиться.
— Назад! — кричал Сергей, запихивая пса в машину. — Назад!
— Собака и та сволочей чует, — приговаривал старик, косясь на разъяренную псину.
Дорогин сел за руль. Старик рядом. Захлопнули дверцу. Пес бросился к заднему стеклу и забился в него мордой.
— Зря ты с ними заедался, — говорил старик, когда машина разворачивалась на лугу под пристальными взглядами таможенников.
