— Ты не бойся, что он к тебе привязался, — словно прочел мысли Дорогина старик, — если он согласится, то могу его к себе взять. — Сиди, сторожи, — бросил он псу, когда тот поднял голову. И приказание было тут же выполнено. — Можешь машину не закрывать. Во–первых, у нас не крадут, а во– вторых, к такому кобелю никто. не подойдет.
Дорогин не представлял, сколько выпивки нужно брать, потому что не знал, сколько народа приедет. А попутчик не подсказывал.
Взгляд деда Михася остановился на ящике с водкой.
— Хорошая? — поинтересовался Муму.
— Кто ж его знает, я ее не пробовал, своя есть.
— Хорошая? — спросил Дорогин у продавщицы. Та тоже пожала плечами.
— По мне и вино, и водка — отрава.
— Наверное, у твоего мужика спрашивать надо? Он ее чаще пьет, — подмигнув, проговорил старик, доставая бутылку из ящика и рассматривая этикетку.
— Сколько взять? — спросил Муму.
— Водка — такое дело, сколько ее ни бери, все мало, — философски заметил дед Михась. — Если бы сегодня похороны были, то я бы тебе точно сказал— по три рюмки на человека. А на девять дней пить и больше можно.
— Ящик, — негромко произнес Дорогин. Продавщица сперва не поверила. Дед Михась
из?за спины Дорогина подмигивал ей, мол, пусть берет, не отговаривай, ящик так ящик. Но продавщица решила быть честной до конца, предупредила:
— Если вы в Латвию едете, то таможенники с целым ящиком не пропустят, больше одной бутылки на человека везти нельзя.
— Нет, ее здесь выпьют.
Сергей взял ящик потому, что его было легче нести, чем десяток разрозненных бутылок.
— Хороший ты, наверное, человек, только странный, — рассуждал старик о Дорогине как о ком?то отсутствующем. — Наверное, в самом деле другом ты у Гришки был, он плохих людей рядом с собой не терпел.
К бывшему хутору Григория Склярова Дорогин и старик приехали уже часа в четыре вечера. Они оказались там не первыми. Поодаль, у речки, уже стояло три машины: два недорогих старых «Фольксвагена» и старый, еще военных времен, немецкий легковой автомобиль, обезображенный позднейшими ремонтами настолько, что определить его первоначальную марку было невозможно. Неподалеку виднелись четыре телеги, выпряженные кони стреноженными паслись поодаль, на сочной зеленой лужайке на берегу реки.
Глава 15
Новенькая «Нива» Дорогина, казавшаяся в Москве консервной банкой, выглядела здесь последним достижением автомобилестроения. Но на Сергея и без машины обратили бы внимание: как?никак свежий человек, чужой, непонятно зачем появившийся в здешних краях.
— Он со мной, — радостно сообщил дед Михась приехавшим помянуть Григория Склярова.
Он познакомил Дорогина с местными мужчинами, о женщинах не вспоминал, словно те приехали сюда лишь затем, чтобы приготовить и разложить угощения. Столов не было, тарелки и еду раскладывали на огромной скатерти, постеленной прямо на землю, правда, было непонятно, кому удастся дотянуться до ее середины. Но главной целью съехавшихся на берег речки были, наверное, не еда и выпивка, а само то, что они собрались на девятый день гибели Григория Склярова и его семьи.
Имен Дорогин почти не запомнил, сразу же после знакомства направился к машине, чтобы достать водку, мол, и я не с пустыми руками приехал.
— Всю не доставай! — зашипел на Дорогина дед Михась, догоняя его у «Нивы.» — Бутылок пять принеси, а остальное пусть в машине постоит, с заднего сиденья лучше на пол переставь.
— Боитесь, лишними окажутся?
— Нет, боюсь, на солнце нагреются. А теплая водка — хуже отравы.
По разговорам чувствовалось, люди не договаривались собраться здесь, а просто знали, приедут не только они одни. И точно назначенного времени для начала застолья не существовало. Постепенно появлялись новые лица, люди приходили пешком, приезжали на велосипедах, подъезжали телеги. Машин больше не стало, и не потому, Что их не было в окрестных домах. Тут почти повсюду имелись машины, мотоциклы, тракторы, но, выпив, за руль не сядешь, а конем править или на велосипеде педали крутить можно и выпившему.
Рассаживались по периметру скатерти на бревнах, принесенных от хутора Григория Склярова.
— Гриша собирался летом новую баньку поставить, вот лес и припас, — сокрушался дед Михась. — Думал, париться будет, а оказывается, нам эти бревна вместо скамеек на его поминках.
За выпивкой и едой люди, знавшие Григория Склярова, вели немного странный разговор. Все говорили словно бы намеками, не раскрывая до конца сути, известной, как понял Дорогин, всем собравшимся, а потому о ней можно было и умалчивать. Так бывает, когда собираются за одним столом близкие родственники. Им?то понятны семейные шутки, подколки, упомянутые вскользь события. Свежий же человек не сразу сообразит, о чем идет речь.
Дорогин не пил, лишь для приличия наполнил рюмку. Он сидел с ней и, когда звучала очередная фраза в память Григория Склярова, прикладывался губами к краю. Зато дед Михась выпивал, не оставляя на дне ни капли. Он еще умудрялся встряхивать рюмку над открытым ртом, хотя по всему было видно, что напиться не стремится. Он, как отметил Муму, был из той породы людей, которые могут выпить черт знает сколько и оставаться при этом относительно трезвыми. К такой породе относился и он сам, поэтому чувствовал родственную душу издалека.
Было удивительно и то, что люди, собравшиеся сегодня, не забывали повода, который свел их вместе, хотя, бывает, что не пройдет и часа за поминальным столом, а кто?нибудь уже затянет песню, забывшись, протянет рюмку, чтобы чокнуться, станет заигрывать с чужой женщиной.
— Больше уже вряд ли кто?нибудь подъедет, — говорил дед Михась, наклоняясь к Дорогину, — кто хотел, тот Гришку помянул. И заметь, при жизни его не очень?то любили, мало от кого слово хорошее услышать можно было.
— Почему?
— Работа у него такая. Егерем работать — редко кто выдерживает, да еще чтобы при этом честным человеком остаться. Тут тебе и деньги посулят, и пугать начнут. А он был крепкий, как кремень, ни разу не сломался, даже когда с внучкой плохо стало. Мог бы, казалось, против совести пойти, никто бы слова не сказал, поняли бы, зачем человеку деньги понадобились. А он… — и тут дед Михась замолк.
На узкой лесной дороге заслышался треск мотоцикла. Дорога выходила из леса и буквально растворялась на лужайке перед рекой, так что тот, кто ехал, направлялся именно сюда.
— Кого еще несет? — пробормотал Михась.
По его глазам Дорогин понял: тот уже догадался, кто едет на мотоцикле, но не хочет себе раньше времени портить настроение.
Резкий звук двигателя нарушил гармонию, воцарившуюся среди людей. Этот грохот буравил спокойный, вечерний воздух, от него, казалось, даже подрагивает ярко–красное солнце, клонившееся к горизонту. Мотоцикл вынырнул из леса на большой скорости. Двое мужчин сидели на нем: задний одной рукой ухватился за багажную решетку, второй придерживал на голове камуфляжную кепку с длинным
козырьком. Сидевший же впереди вел мотоцикл так, словно мчался по гоночной трассе — пригнувшись, зло поглядывая по сторонам, будто боялся, что его обойдут невидимые соперники.
— Овсейчик пожаловал, — донесся до Дорбгина недовольный голос деда Михася.
Люди в камуфляже вели себя как хозяева, их тут боялись. Мотоцикл, грохоча двигателем, объехал разложенную на траве скатерть и людей, сидевших возле нее. Щелкнула подножка, и двое таможенников
