дверцей и держит Сергея за локоть. После небольшого холма, когда справа заблестела молодыми березками аллейка, Герман сжал пальцы.
– Теперь направо, – безучастно произнес Сергей Владимирович, прижимая охапку цветов к груди.
Кристина покорно свернула. Через пятнадцать секунд Герман опять сжал пальцы на локте Сереброва.
Тот тихо произнес, так и не открыв глаза:
– Здесь.
И лишь когда машина замерла, когда замолчал двигатель, Сергей посмотрел в стекло.
– Да, – тихо проговорил он, – вот мы и приехали.
Рядом с машиной возвышалось изящное надгробие из белого мрамора, выгодно отличавшееся от остального пейзажа. Каменная глыба, в которой был просечен сквозной крест и строгая надпись: «Ядвига Биганская». Дату рождения и дату смерти Кристина рассмотреть не успела: Серебров закрыл ее букетом белых роз.
– Кто это? – спросила генеральская дочка.
– Это его секрет, – притворно вздохнул Богатырев, – большая любовь.
– Он даже с закрытыми глазами нашел дорогу к могиле.
– Сердце вело его.
Серебров присел на бортик могилы и гладил ладонью цветы так, словно это были нежные женские волосы. Ветер свистел над кладбищем, гнул тонкие березки, буквально пел, вырываясь на свободу сквозь прорезь мраморного креста. Кристина не почувствовала основательности вечного покоя, которая ощущается на старых кладбищах. Чуть тронутый травой песок, венки, недостроенные памятники, временные деревянные кресты, ни одного большого дерева. Кладбище еще жило, и подпитывала его смерть.
– Дорогая моя, – шептал Серебров так, чтобы его могли слышать в машине. – Какой несчастный день!
Ты помнишь наш день? – и его пальцы исчезли в мягких лепестках роз.
– Вы, кстати, где хрен покупаете, в магазине или на базаре? – внезапно спросил Богатырев.
Кристина даже вздрогнула от такого нелепого вопроса, абсолютно неуместного, пришедшего из другого измерения.
– Мама покупает.., на базаре вроде бы… Да, баночки без этикеток, отец другого не ест.
– Зря вы его на базаре берете, – вкрадчиво говорил Герман. – Лучший хрен – тот, который в поле вырос. Но у него корень тонкий, много корешков накопать надо. А здесь, на кладбище, хрен вырастает – корень сантиметров пять в обхвате и на полметра вглубь уходит, сочный. Земля-то рыхлая. Один корень выкопал, стер – баночка и готова. Вот московские бабушки и приноровились хрен на кладбищах копать. Поэтому, когда покупаете, внимательно смотрите.
– Что смотреть?
– Какая бабушка продает. Если сразу видно, что деревенская, то можно брать, а если лицо у нее городское, значит, на кладбище копала. А еще лучше хрен в магазине покупать. Он хоть и похуже, но гарантия есть, что не с кладбища.
– Что вы такое говорите? – Кристине чуть дурно не стало.
– Так.., вспомнил. Увидел хрен возле могилы, – Богатырев показал рукой на сочные зеленые листья, выбивающиеся из-под мраморного бордюра, – и решил предупредить. А то некоторые покупают у городских, не разбираясь.
– Тише, – сказал Серебров, поворачиваясь к машине и прикладывая палец к губам.
Он сидел так, словно прислушивался к только ему доступному шепоту или же пытался разобрать слова любимой в свисте ветра, шевелил губами.
– Милая, как давно и как недавно это случилось…
И тогда, и сейчас мы не можем быть с тобой вместе…
Кристина боялась сказать слово, чтобы не нарушить идиллию этого страшного места.
Серебров медленно приложил ладонь к губам, затем прижал ее к мраморному памятнику:
– Прощай. До встречи, – проговорил он и, понурив голову, сел в машину. – Простите меня, не сдержался.
Кристине показалось, что в глазах Сереброва блеснули слезы, он тут же прикрыл их ладонью.
– Вам незачем извиняться.
– Мне нужно было приехать сюда одному, – и он отвернулся.
Богатырев знаками показывал дочке генерала Кабанова, что нужно уезжать. До самых кладбищенских ворот Серебров молчал, глядел лишь под ноги на рифленую резину автомобильного коврика.
– Мне нужно подышать, – он запрокинул голову на спинку сиденья и глубоко вздохнул. – Остановитесь.
Вышел из машины. Кристина колебалась, идти вместе с ним или остаться.
Наконец-таки решилась, выбралась из-за руля.
– Как мы любили друг друга! – задумчиво произнес Серебров. – Такое случается редко, и теперь знаю точно – один раз в жизни.
