больше, чем истощение — это гипотермия.
Им надо встать, надо двигаться. Он должен поднять их.
МакФарлэйн повернулся к Рашель и грубо потряс её. Прикрытые веками глаза повернулись к нему. Её губы посинели, лёд налип на чёрные волосы.
— Рашель, — прокаркал он. — Рашель, пожалуйста, вставай.
Женские губы двигались, она что-то говорила, но то был беззвучный свист воздуха.
— Рашель? — Спросил он и склонился к ней.
Теперь он слышал её слова, свистящие, призрачные.
— Метеорит…, — пробормотала она.
— Он пошёл ко дну, — сказал МакФарлэйн. — Не думай об этом сейчас. Всё закончилось.
Рашель слабо покачала головой.
— Нет… не то, что ты думаешь…
Она закрыла глаза, и МакФарлэйн снова потряс её.
— Такая сонная…
— Рашель. Не спи. Что ты сказала?
Её речь была несвязной, Амира оставалась во власти галлюцинаций, но МакФарлэйн понял, что очень важно заставить её продолжать говорить, заставить её проснуться. Он снова потряс её.
— Метеорит, Рашель. Что насчёт него?
Её глаза были наполовину открыты, и она глянула вниз. МакФарлэйн проследил за её взглядом; там ничего не было. Её рука слегка шевельнулась.
— Там…, — сказала она, снова бросив взгляд вниз.
МакФарлэйн взял её за руку. Стащил промокшие, наполовину замёрзшие перчатки. Её рука была ледяной; кончики пальцев побелели. Теперь он понял: она отморозила пальцы. Он попытался помассировать их, и рука расслабилась. В ладони лежало зёрнышко арахиса.
— Ты голодна? — Спросил МакФарлэйн, когда зёрнышко упало в снег.
Рашель снова закрыла глаза. Он попытался поднять её — и не мог. Он прижался к ней, и её тело было тяжёлым и холодным. МакФарлэйн повернулся за помощью и увидел Ллойда, лежащего рядом с ними на льду.
— Ллойд? — Прошептал он.
— Слушаю, — донёсся слабый, сиплый голос.
— Мы должны двигаться, — сказал МакФарлэйн, чувствуя, что ему не хватает дыхания.
— Не заинтересован.
МакФарлэйн снова повернулся к Рашель, чтобы её встряхнуть, но на этот раз едва мог двинуть рукой, не говоря уже о том, чтобы кого-то толкать. Рашель оставалась неподвижной. Потеря, казалось, значит для него больше, чем он мог представить. МакФарлэйн бросил взгляд на кучку неподвижных фигур, блестевших под тонкой корочкой льда. Там сидел Брамбель, доктор, неловко зажимающий под мышкой книгу. Был Гарза, и белые бинты на его голове покрылись изморозью. Был Ховелл. Две, может быть, три дюжины остальных. Ни один не шевелился. Внезапно МакФарлэйн понял, что его это заботит, ещё как заботит! Он хотел пронзительно завопить, хотел встать и начать пинать и колошматить их, чтобы те встали на ноги, но не смог найти сил даже на то, чтобы заговорить. Их слишком много; он не может согреть их всех. Он даже не может согреть самого себя.
Голова закружилась, когда его захлестнуло необычное, туманное чувство. Подбиралась апатия. «Мы все здесь умрём, — подумал он. — Но это ничего». МакФарлэйн бросил взгляд на Рашель, пытаясь стряхнуть с себя это чувство. Её глаза были полуоткрыты и закатились, виднелись лишь белки. Лицо было серым. Он отправится туда же, куда ушла она. Это ничего. Одинокая снежинка упала с неба на губы Рашель. На то, чтобы растаять, ей потребовалась вечность.
Туман вернулся, и на этот раз он был приятен, это как снова уснуть на руках у матери. МакФарлэйн не сопротивлялся. Когда он погружался в восхитительный сон, в ушах продолжал звучать голос Рашель: «Не то, что ты думаешь. Не то, что ты думаешь».
И затем голос поменялся, стал громче, в нём появились металлические нотки.
— Южная Джорджия… В поле зрения… Приближаемся к месту высадки…
Над головой включился свет. Похлопывания, ритмичные удары. Голоса, переговоры по рации. МакФарлэйн сражался со всем этим: «Нет, нет, дайте мне поспать! Оставьте меня в покое!»
А потом пришла боль.
Палмер Ллойд лежал на фанерной койке в медицинском бараке Британской научной станции. Он глазел в фанерный же потолок: бесконечные петли тёмного и светлого дерева, узоры, которые его глаза изучают в тысячный раз за последние несколько дней. Он чувствовал запах несвежей пищи, которая стояла у его кровати с ланча. Из-за крошечных окошек, выходящих на голубые снежные поля, голубые горы и голубые ледники острова, до него доносились завывания ветра.
С момента спасения прошло три дня. Так много погибло — на корабле, в спасательных шлюпках, на ледовом острове.
Он выжил. Завтра вертолёт доставит его на Фольклендские острова. Оттуда он вернётся в Нью-Йорк. С отвлечённым интересом Ллойд думал о том, как воспримут всё это средства массовой информации. И понял, что его это совершенно не волнует. Так мало теперь, после всего пережитого, казалось важным. Ллойд покончил со всем: покончил с музеем, покончил с бизнесом, покончил с наукой. Все его мечты — теперь они казались такими наивными — пошли ко дну вместе с метеоритом. Всё, что он теперь хочет — просто вернуться на ферму в сельской части Нью-Йорка, смешать себе крепкий мартини, устроиться на крыльце в кресле-качалке и смотреть, как олень ест яблоки в саду.
Вошёл санитар, убрал поднос и начал ставить другой. Ллойд покачал головой.
— Это моя работа, приятель, — сказал санитар.
— Ладно.
И в этот момент раздался стук в дверь. Вошёл МакФарлэйн. Его левая рука и часть лица были перевязаны, на лице сидели тёмные очки, а сам он, похоже, нетвёрдо стоял на ногах. На самом деле, он выглядел просто ужасно. МакФарлэйн опустился на раскладной металлический стул, который занимал в крошечной комнатушке почти всё свободное место. Стул заскрипел.
Увидев его, Ллойд удивился. Он не виделся с МакФарлэйном все три дня. Ллойд лишь предполагал, что МакФарлэйн привезли вместе с ним — так должно было случиться. С ним, Ллойдом, почти никто не разговаривал. Единственный его посетитель из всей экспедиции, фактически, был Ховелл, да и тот пришёл, чтобы подписать кое-какие бумаги. Его теперь ненавидели все.
Ллойд подумал, что МакФарлэйн ждёт ухода санитара, чтобы заговорить. Но тот уже давно ушёл, а он всё продолжал молчать. МакФарлэйн долго-долго ничего не говорил. А потом, наконец, снял тёмные очки и наклонился вперёд.
Перемена заставила Ллойда вздрогнуть. Глаза мужчины, казалось, горели в огне. Они были красными и кровоточили, вокруг тёмные круги. МакФарлэйн выглядел грязным, неряшливым. Потеря метеорита и смерть Амиры нанесли ему тяжкий удар.
— Слушайте, — сказал МакФарлэйн напряжённым голосом. — Мне надо вам кое-что сказать.
Ллойд ждал.
МакФарлэйн придвинулся ещё ближе и заговорил прямо в ухо Ллойду:
— «Рольвааг» пошёл ко дну на 61°32 14 ' южной широты и 59°30 10 ' западной долготы.
— Прошу тебя, Сэм, не надо об этом. Не сейчас.
— Нет, сейчас, — неожиданно горячо сказал МакФарлэйн.
Он засунул руку в карман и вытащил компакт-диск. Поднял его, и на свету по диску побежали цвета радуги.
— На этом диске…
Ллойд отвернулся и уставился на фанерную стену.
— Сэм, это в прошлом. Метеорита больше нет. Замолчи.
