«И вообще этот Забродов – сволочь полнейшая. Он даже разговаривать по-человечески не умеет. Где надо орать, он говорит шепотом, где надо произносить слова так, чтобы тебя мог слышать только тот, кто стоит рядышком, Илларион вдруг начинает говорить громко и все вздрагивают. В общем, сволочь полнейшая, хотя, безусловно, талантлив безумно».
Ходжа после намаза отдал Иллариону трех русских пленников, один из которых был офицером. Отдал и джип, дал сопровождение. А перед тем как Илларион садился в машину, они с Ходжой целый час, сидя на ковриках во внутреннем дворике дома, пили чай и беседовали на такие темы, что если бы кто-то из полковников или генералов ГРУ услышал их, то подумал, что это сидят, поджав под себя ноги, не военные люди, а два восточных философа или теолога, ведущие беседу о тонкостях мироздания и о том, как верно все отражено в священных книгах. Каждый из них пересыпал свою речь длинными цитатами, но на каждую цитату оппонента то у Ходжи, то у Забродова находилась новая, которая или опровергала, или подчеркивала, подтверждала предыдущую.
На прощание Ходжа подарил Иллариону Забродову старинный рукописный Коран и сказал:
– Ну вот, читай его, неверный, может быть там, в России, ты и станешь на верный путь, придешь к аллаху.
– Не исключено. Ходжа, – ответил Илларион Забродов, и так как ответить на подарок Ходжи равноценным подарком не мог, то снял с левой руки швейцарские часы и протянул их Ходже. – Возьми, Ходжа. Это, конечно, ничто по сравнению с книгой, с великой книгой, – подчеркнул Забродов, – но большего у меня с собой ничего нет.
Встретили Иллариона Забродова восторженно, в одно мгновение забыв о всех претензиях к нему. Самое главное, он вернулся живым и невредимым, да еще привез с собой трех военнопленных, которых Ходжа не хотел отдавать и держал рядом с собой как живое прикрытие.
После этого в палатке майор Мещеряков спросил у Забродова:
– Послушай, Илларион, как ты все-таки смог их забрать? Почему Ходжа не убил тебя, а ты разгуливал по его дому?
– Если бы я захотел, – как фантастическую версию высказал Илларион, – я смог бы с позволения Ходжи переспать со всеми его четырьмя женами и нашел бы для этого подходящую цитату из любимой книги.
– Пошел ты к черту! Бред какой-то!
– Бред не бред, а ребята на кухне отъедаются. Ходжа подарил мне книгу, – Илларион бережно развернул шелковую ткань, в которой был завернут рукописный Коран.
И вот теперь этот же Коран, завернутый все в тот же белый шелковый платок, лежал на заднем сиденье в одной из пачек, запакованных в серую бумагу и перевязанных бечевками.
"Сейчас перенесу эти книги, а затем еще раз наведаюсь к Марату Ивановичу. Думаю, он обрадуется, когда я заберу книги из его подвала. Они там, как-никак, почти треть площади занимали. То-то будет доволен старик!
Хотя он любил их читать, все удивлялся моей на первый взгляд бессистемности в подборе чтива. Но это для него Эйнштейн и Коран не сочетаются, а для меня очень даже сочетаются и вполне могут стоять рядышком на полке".
На Малой Грузинской движение было не таким интенсивным, как на центральных улицах. Забродов уже видел арку своего двора, немного сбавил скорость, полюбовавшись на новые рамы на окнах своей квартиры, расположенной на самом верхнем этаже старого пятиэтажного дома начала века, возведенного в стиле модерн.
Особенно ему нравилось круглое окно в ванной комнате. Рама была немного повернута, как и оставил ее Илларион Забродов, покидая квартиру с утра. В гостиную из открытого окна выпорхнула на улицу штора и ее снова втянуло сквозняком в квартиру.
«Неплохо. Пусть вытянет запахи краски, лака».
И тут же Илларион сообразил, все окна выходят на одну сторону. И если возник сквозняк, то, значит, открывалась входная дверь.
«Может, домработница пришла? Но она уже все вымыла. Может, забыла что-нибудь?»
Он уже включил поворот и принял чуть влево, чтобы вписаться в арку, как увидел фургончик, неуверенно пробиравшийся узкой аркой на улицу. Притормозил, в подворотню могла пройти только одна машина.
Он увидел ярко-красный микроавтобус с нарисованной на кузове бутылкой «кока-колы», над горлышком которой, как фата невесты, развивалась белая пена.
Бутылка «кока-колы» похожа на негритянку во время свадьбы, – подумал Забродов, – такая же яркая, блестящая, запоминающаяся и абсолютно не гармонирующая с моим домом. Вот если бы на фургоне был нарисован сифон с изогнутой ручкой, это хоть как-то вязалось бы…"
Забродов вывернул руль и въехал во двор. Но не сразу открыл дверцу.
«Кока-кола»… – подумал он. – Какого черта здесь делал этот микроавтобус? Никогда раньше я его здесь не видел, магазинов в нашем дворе нет. Может, заезжал кто-нибудь к знакомым, а может, водитель ошибся адресом, доставляя груз?"
Он выбрался на асфальт, взял под мышки две самые тяжелые пачки с книжками, в руки взял еще по одной пачке и тут же подумал:
«Удивительно, книги тяжелее кирпичей. Естественно, столько в них всего спрессовали. Хотя на первый взгляд слова кажутся невесомыми – вылетело и исчезло. Слово начинает жить только после того, как превращается в графические знаки, а знаки размещаются на страницах. Сказанное же слово умирает».
Илларион Забродов легко поднялся на последний этаж. Он взошел и даже ни разу не остановился, не перевел дыхание. На площадке что-то его насторожило. Что – он еще не мог ответить, вернее, не стал размышлять. Что-то было не так, чувствовалось присутствие чего-то чужого, даже, возможно, враждебного.
Илларион тихо опустил книги на выложенный плиткой пол, извлек из кармана ключи и осторожно, абсолютно бесшумно вставил ключ в верхний замок. Ключ не проворачивался.
«Открыто», – подумал Илларион.
Затем бережно нажал на ручку и потянул дверь на себя. И тут же увидел, как заскользили, закружились по паркетному полу рассыпанные бумаги. Он скользнул в квартиру стремительно, как тень, и уже в квартире догадался, в ней никого нет, хотя совсем недавно тут побывали люди. Книги, которые Илларион уже успел привезти и частично расставил на полки, были сброшены на пол, ящики вытащены из стола, шкаф открыт, бумаги высыпаны, одежда валялась на полу и на диване. Мебель сдвинута с привычных мест.
Илларион понял, украли деньги. Понял сразу, даже не оглядевшись как следует. В общем-то, брать ворам в его квартире было нечего. Редкие книги не так-то легко пристроить, да и к тому же самые ценные книги были сейчас при нем, да часть их лежала в салоне джипа.
«Деньги, деньги…» – подошел и посмотрел в пустой верхний ящик письменного стола.
Несколько авторучек, остро отточенные карандаши, лупа в латунной оправе, фланелевая тряпочка для протирания линзы – все было не на своих местах. Трех тысяч долларов, недавно снятых со счета, как не бывало.
«Но это все ерунда, – Илларион присел на корточки и запустил руку в пустую тумбочку письменного стола, – так и знал! – револьвера тоже не было. – Деньги – вещь наживная, сегодня есть, завтра нет, а вот оружие – это другое», – и он принялся расхаживать по квартире.
Из вещей он не досчитался куртки и большой дорожной кожаной сумки. Исчезли также и ножи, которые были в столе. Судя по всему, в квартире орудовал не один человек и попали сюда воры, скорее всего, лишь потому, что с улицы увидели новые рамы. И решили, раз новые рамы, раз затеял ремонт, значит, жилец богатый. А если богатый, значит, есть что у него взять.
"Замки в моей квартире ни к черту. Думал же поменять. Хотя при желании открыть можно любой замок.
Замки – это как броня: чем толще и надежнее сталевары делают металл, тем более изощреннее изготавливают снаряды оружейники. Идет вечное противостояние обороны и нападения – это непреложная истина".
Бельгийский револьвер исчез. Илларион Забродов уже в который раз обошел разграбленную, развороченную квартиру.
