Потом Елена попыталась дотронуться до своего плеча, но этого ей не позволили все те же осторожные невидимые руки, — пока они же не промыли ее ладони теплой водой. Потом они приложили к ней пакетики со льдом и завернули ее в простыню, как мумию. Холод снял поверхностную боль, хотя оставалось и много других болей, глубоко внутри.
Обо всем этом было слишком трудно думать. И когда руки убрали лед — к тому моменту она уже дрожала от холода — Елена позволила себе снова скользнуть в сои.
Дамон ухаживал за Еленой и усыплял ее, снова ухаживал и снова усыплял. В идеально обустроенной ванной он нашел черепаховую щетку для волос и расческу. Выглядели они вполне функционально. И еще кое-что Дамон знал точно — никогда в жизни — или не-жизни — волосы Елены не выглядели так, как сейчас. Он осторожно попытался пройтись щеткой по ее волосам и обнаружил, что там колтуны, справиться с которыми будет труднее, чем ему казалось. Когда он нажал посильнее, Елена зашевелилась и забормотала что-то на своем странном сонном языке.
В конце концов, все сделал именно процесс расчесывания. Не открывая глаз, Елена подняла руку, взяла щетку из его руки, а потом, когда она наткнулась на большой колтун, нахмурилась, подняла вторую руку, ухватила ею волосы и попыталась протолкнуть щетку через колтун. Дамон мог только посочувствовать. За свою многовековую жизнь он не раз отпускал длинные волосы — когда иначе было нельзя, и, хотя волосы у него были такими же хорошими, как и у Елены, ему было знакомо ощущение безнадежности, когда ты начинаешь рвать на себе волосы от самых корней. Дамон уже собирался отобрать у нее рас
— Что?..— начала она и заморгала.
Дамон напрягся, готовый, если понадобится, снова погрузить ее в ментальную темноту. Но она даже не попыталась ударить его расческой.
— Что... случилось?
Ее чувства читались легко. Ей не нравилось происходящее. Ей не понравилось снова просыпаться, имея лишь слабое представление о том, что с нею было, пока она спала.
Дамон смотрел на ее лицо, готовый кидаться в бой или улепетывать, а она начала медленно ставить на место кусочки произошедшего.
— Дамой? — Она окинула его взглядом своих лазуритовых глаз, который для Дамона был равносилен удару ниже пояса.
Этот взгляд говорил:
«Ты лечишь меня? Мучаешь? Или ты просто любопытный зритель, который, попивая коньяк, наблюдает за тем, как кому-то плохо?»
— Вампиры используют коньяк в кулинарии. Пьют они арманьяк. А я не пью... ни того ни другого, — сказал Дамон и тут же испортил весь эффект, добавив скороговоркой: — Я не угрожаю. Клянусь, Стефан оставил меня в качестве твоего телохранителя.
Строго говоря, если брать сухие факты, это было правдой. Стефан проорал: «Лучше позаботься о Елене, предатель и поддонок, или я найду способ вернуться и оторву тебе...» Шум драки заглушил остальные слова, но суть Дамон уловил. И был намерен отнестись к этому поручению предельно серьезно.
— Никто больше не сделает тебе ничего плохого, если ты позволишь мне присматривать за тобой, — добавил он, вступая в область вымыслов, потому что было очевидно: тот, кто напутал ее или вытолкнул из машины, сделал это, когда Дамон был рядом. Но больше ничего такого не случится, поклялся он. Как он ни опростоволосился в прошлый раз, отныне он гарантирует, что Елену Гилберт никто и пальцем не тронет, — а не то он умрет.
Он попытался залезть в ее мысли, но она долгим взглядом посмотрела в его глаза и передала ему слова — совершенно отчетливые и абсолютно непонятные: я знала, что была права. Все это время это был кто-то другой. И Дамон почувствовал, что, несмотря на боль, Елена испытывает глубокое удовлетворение.
— Я повредила плечо, — она подняла правую руку, чтобы потрогать его, но Дамон ее остановил.
— Оно было вывихнуто, — сказал он. — Какое-то время поболит.
— И еще лодыжку... Но кто-то... Я помню, что была в лесу, посмотрела вверх, и там был
Эта фраза прозвучала как вопрос, но на самом деле вопроса там не было. Она просто удивлялась тому, что казалось ей невероятным. А потом она заплакала.
А может быть, плач молоденькой девушки, которая узнала, что ее враг спас ее от смерти.
Дамон заскрежетал зубами в бессильной ярости. Мысль, что Шиничи, может быть, подсматривает за ними, ощущает чувства Елены, пожирает их... — она была невыносима. Шиничи сделает так, что Елена все вспомнит, в этом он не сомневался. Но так и тогда, чтобы это позабавило его больше всего.
— Это моя работа, — жестко сказал он. — Я дал клятву.
— Спасибо тебе, — всхлипывая, проговорила Елена, — Нет, пожалуйста, не отворачивайся. Я серьезно. Ойййй — тут есть бумажные салфетки — или хоть что-нибудь сухое? — Ее тело снова затряслось от рыданий.
В идеальной ванной оказалось множество бумажных салфеток. Дамон взял их и вернулся к Елене.
Он отвернулся, а она сморкалась, не переставая плакать. Не было зачарованного и чарующего духа, не было неумолимого и загадочного борца со злом, не было опасной кокетки. Была лишь истерзанная девушка, задыхающаяся, как раненая лань, и всхлипывающая. Как ребенок.
Его брат, разумеется, нашелся бы, что ей сказать. А он, Дамон, понятия не имел, что делать, — разве что он точно знал, что готов убить за это. Шиничи узнает, что это такое — связываться с Дамоном, если в дело вовлечена Елена.
— Как ты себя чувствуешь? — отрывисто спросил он. Никто не посмеет сказать, что он воспользовался ситуацией, — никто не посмеет сказать, что он сделал ей плохо только для того... чтобы использовать ее.
— Ты дал мне свою кровь? — недоуменно спросила Елена, а когда он бросил быстрый взгляд на руку с закатанным рукавом, добавила: — Нет-нет, просто я уже знаю это ощущение. Это было, когда я только... снова вернулась на землю после того, как была духом. Стефан давал мне свою кровь, и в конце концов я... запомнила это ощущение. Это очень тепло. И немного не по себе.
Дамон развернулся и посмотрел на нее.
— Не по себе?
— Ощущение переполненности — вот здесь, — она прикоснулась к шее. — Мы думаем, что это симбиотические штуки... для вампиров и людей, которые живут вместе.
— Ты хотела сказать, для вампира, который обращает людей в вампиров, — жестко сказал он.
— Да, только я не обратилась, когда еще была наполовину духом. Но потом... я опять стала человеком, — она икнула, изобразила жалкое подобие улыбки и снова принялась работать щеткой для волос. — Я могла бы попросить тебя посмотреть на меня и убедиться самому, что я не стала вампиром, но... — Она сделала легкое беспомощное движение.
Дамон сел и представил себе, что испытывал тот, кто ухаживал за Еленой, когда она была духом- ребенком. Образ казался мучительно заманчивым.
Он решился.
— Ты сказала, что тебе не по себе. Ты хотела сказать, что теперь я должен взять немного твоей крови?
Елена отвернулась, потом снова посмотрела на него.
— Я сказала, что я благодарна тебе. Я сказала, что у меня ощущение... переполненности. Просто я не знаю,
Дамон учился владеть собой несколько столетий. В противном случае он сейчас бросил бы что-нибудь
