Эспозито посмотрел на герб и обернулся к д'Агосте, сверкая темными глазами. Д'Агоста, зажатый шестью карабинерами, едва мог пошевелиться. Он пытался вновь обрести контроль над собой, над своим голосом. То, как граф произнес «Чтобы уж не осталось
Никаких сомнений...
Эспозито протянул Фоско руку.
– Abbiamo finito qui, Conte, – сказал он. – Chiedo scusa per il disturbo, e la ringrazio per la sua pazienza con questa faccenda piuttosto spiacevole[73].
Граф отвесил изящный поклон.
– Niente disturbo, Colonello. Prego. – Взглянув на д'Агосту, Фоско добавил: – Mi displace per lui[74].
Пояковник и граф пожали друг другу руки.
Глубоко поклонившись, Эспозито вышел из комнаты, пройдя мимо д'Агосты, словно тот был пустым местом.
Карабинеры отпустили сержанта, и тот, прихватив сумку, направился к выходу. Глаза застилала красная пелена. Уже в дверях д'Агоста обернулся.
– Ты – покойник, – произнес он с трудом. – Ты...
Граф обернулся. Даже без слов его ответ был достаточно красноречив: влажные губы Фоско расплылись в плотоядной улыбке.
«Он убил Пендергаста».
А потом улыбка исчезла – скрылась в облаке сигарного дыма.
Весь путь назад до машин полковник Эспозито молчал. Он не сказал ничего, и когда машины стронулись с места, поехав вниз по кипарисовой аллее мимо оливковых рощ. И лишь когда под колесами автомобилей запетляла главная дорога до Флоренции, офицер повернулся к д'Агосте.
– Я в вас ошибся, – холодно произнес он. – Принял как своего, выдал рекомендации, помогал всеми силами, а вы... Вы обесчестили себя, опозорив заодно меня и моих людей. Нам крупно повезет, если граф не подаст жалобу за то, что мы вторглись к нему в дом и нанесли личное оскорбление. – Он наклонился чуть ближе. – С этого момента считайте, что ваши официальные полномочия отозваны. В Италии вас объявят персоной нон грата. Знаете, будь я на вашем месте, я бы использовал бюрократическую задержку и покинул страну ближайшим рейсом.
Откинувшись на спинку сиденья, полковник уставился в окно с каменным выражением лица и не произнес больше ни слова.
Глава 86
Приближалась полночь, и Фоско, слегка запыхавшись, вернулся в обеденный зал. Граф – жил ли он в городе или на вилле – всегда совершал перед сном моцион. А длинные коридоры Кастель-Фоско как нельзя лучше подходили для пеших прогулок.
Граф присел у камина и, желая избавиться от стылых объятий замка, протянул руки к веселому пламени. Сейчас неплохо бы устроиться в кресле с бокалом портвейна и обдумать завершение удачного дня.
С людьми граф рассчитался и распустил по домам; кто-то вернулся в окрестные деревни, кто-то остался в домиках на ферме при замке. Небольшой отряд полиции тоже ушел, забрав с собой сержанта д'Агосту, изрыгающего пустые угрозы; скоро его посадят в самолет до Нью-Йорка. Слуг Фоско отпустил до конца выходных, и вернутся они не раньше утра. Кастель-Фоско умолк и, казалось, к чему-то прислушивается.
Поднявшись, граф подошел к буфету, налил себе портвейна и снова сел. В последние дни стены замка гудели от возбуждения. Теперь же напротив, твердыню окутала неестественная тишина.
Фоско отпил из бокала и нашел, что вино превосходно.
Графу лишь ужасно не хватало Пинкеттса – или скорее Пинчетти, – готового предупредить любое желание. Трудно привыкнуть, что верный слуга лежит сейчас в безымянной могиле, в глубине семейного склепа. Будет непросто, нет, невозможно подыскать Пинкеттсу достойную замену. И если честно, сидя наедине с собой, граф признал, что чувствует себя чуточку одиноко.
Что ж, по крайней мере труп агента ФБР останется при нем навсегда.
Блистательный противник! Если бы не преимущества родной земли: «кроты», многоходовые планы, защита от случая – кто знает, не исключено, что игра закончилась бы совершенно иначе. Во время вечернего моциона Фоско спустился в подвалы замка, чтобы проверить, как коротает время в могиле Пендергаст. В катакомбах все было по-прежнему. Фоско постучал в стену, но ответа, конечно же, не дождался. Прошло почти двое суток – фэбээровец вряд ли протянул так долго.
Граф сидел в кресле, потягивая портвейн и предаваясь сладостным размышлениям. Конечно, еще не все концы были спрятаны: оставался сержант д'Агоста. Как он бесился, как угрожал, когда его уводили!.. Ничего, скоро гнев поутихнет, придет смирение, затем неуверенность, а после и страх, потому что сержант не мог не понять, с кем связался. Фоско не прощает! И этот конец он не спрячет, а просто отрежет – заставит д'Агосту заплатить по счетам: за убийство Пинчетти и за кражу любимого изобретения.
Впрочем, с этим можно не торопиться.
Попивая вино, граф вспомнил о втором незаконченном деле – о Виоле, леди Маскелин. Он представил себе, как она возделывает виноградник – сильная, загорелая. В ней смешались благородное происхождение, кошачья грация и пьянящая сексуальность. На редкость умная женщина, к тому же лучащаяся жизнью. Ее свет обогреет даже мрачный Кастель-Фоско...
В темноте за стенами зала что-то слабо прошелестело.
Фоско застыл на половине глотка.
Он отставил бокал, встал и подошел к главному входу в столовую. В длинном коридоре не было никого и ничего – только длинные ряды доспехов мерцали в мертвенном свете луны и редких светильников. В замке всегда водились крысы. Пора, наверное, главному садовнику о них позаботиться.
Фоско задумчиво вернулся к камину, но пламя не согрело его. Холод, который ощутил граф, навеяли не только стылые стены.
И тут он вспомнил, что могло бы вернуть ему бодрость духа. От камина Фоско прошел к маленькой двери, которая вела в личную мастерскую. Через лабиринт столов и автономного оборудования он добрался до задней стены, там опустился на колени и нажал маленький рычажок. Над головой открылась одна из деревянных панелей обшивки, и Фоско, поднявшись, открыл дверцу пошире, чтобы ввести код на консоли большого сейфа. Медленно, с благоговейным трепетом граф достал из тайника черный ящик в форме гробика, в котором хранил «Грозовую тучу».
Уже в обеденном зале он поставил скрипку на стол у стены, подальше от жара камина – пусть инструмент освоится, – а сам вернулся в кресло. После холода мастерской тепло очага показалось ему восхитительным. Отпив еще портвейна, Фоско задумался: что бы сыграть? «Чакону» Баха? Крикливого Паганини? Нет, что-нибудь простое, ясное, свежее... Вивальди, «Весну» из «Времен года».
Граф посидел еще немного, затем подошел к столу, открыл латунные замки на футляре и приподнял крышку, однако играть на скрипке не стал. Прежде чем она окончательно привыкнет к температуре и влажности, пройдет еще минут десять. Фоско взирал на инструмент, целиком отдавшись ощущению загадочной красоты. Совершенные линии влекли его, будто изгибы идеального женского тела. Душу наполнили неимоверная радость и чувство завершенности.
Фоско сел в кресло. Ослабил галстук, расстегнул жилетку.
«Грозовая туча» вернулась на законное место. Он вырвал ее из челюстей забвения. Оно того стоило
