– Говно дело, – будничным тоном сказал участковый, выстреливая потухшей спичкой в сторону еще курившегося дымом пепелища, посреди которого нелепо и страшно торчал закопченный остов русской печи.
Илларион согласно кивнул. Позади потрескивал, остывая, двигатель милицейского «уазика», на котором они с участковым приехали на кордон. В чудом уцелевшем сарае, не переставая, призывно ржала лошадь и надрывно мычала корова, жалуясь на боль в переполненном вымени. Только Мамай молчал, лежа возле будки пестрой кучкой меха.
– Совсем говно, – сказал участковый.
Илларион с интересом смотрел на него, гадая, какое решение тот примет. Соблазнится ли легкой жертвой в лице беспаспортного чужака или предпримет добросовестное расследование, для которого, если говорить честно, у него не было ни сил, ни технических возможностей.
Участковый, как видно, был стреляным воробьем и избрал третий путь.
– Вот что, – медленно, раздумчиво сказал он, обводя взглядом то, что осталось от кордона. – Если ты не врешь, значит, дело это гиблое. Ничего мы тут не докажем. Своего этого.., ну, которого ты, говоришь, порешил, они, похоже, успели увезти, а пули… Если и есть они, эти пули, все равно…
Он помолчал.
– Должны быть еще и гильзы, – осторожно сказал Илларион. – Много гильз.
– Пули, гильзы… – проворчал участковый. – Ты понимаешь, о чем говоришь? В общем, так. Давай договоримся: я тебе – билет до Москвы, а ты – молчок. Не было тебя здесь, понял? Борисыч по пьяному делу сгорел, вот и все дела.
– Ты что это, никак, боишься? – спросил Илларион.
– Дурак ты, московский, – вздохнул участковый. – Вот ты, я вижу, не боишься, а зря. Тут, брат, закона нету. Тебе машины своей жалко? Ты жизнь свою пожалей, чудак. Разве ж можно ее за железяки отдавать?
– Ого, – покачал головой Забродов, – сильно сказано.
– Как есть, так и сказано. Нет, я не спорю, ты в своем праве. Можешь писать заявление, приму. Следствие начнется, с тебя – подписку о невыезде, само собой, потому как единственный свидетель, да и сам под подозрением… Я уж не говорю о том, что жрать тебе нечего.., как думаешь, почему? Да потому, что не успеешь ты проголодаться.
– Ты меня не пугай, – возразил Илларион, – пуганый я.
Участковый некоторое время разглядывал его выцветшими глазами, словно что-то прикидывая.
– Вижу, что пуганый, – сказал он наконец. – Здесь таких пташек, считай, что и нету.
– Давай начистоту, папаша, – предложил Илларион. – Я вижу, что зарплату ты только от государства получаешь, иначе разговор у нас с тобой вышел бы совсем другой.., так?
– Допустим, – сказал участковый.
– Ясно даже и ежу, – твердо сказал Илларион. – А раз так, то тебе, по идее, должно быть стыдно на улицу выходить.
– А ты кто такой, чтобы меня стыдить? Ты вот поживи здесь месяц хотя бы, тогда и стыди.., если захочется.
– Так я же не про то, – сказал Илларион. – Ты со мной по-честному, и я с тобой по-честному.
За предложение твое спасибо. Только мне оно не подходит. Может, тебе это и смешно, но я человек гордый. Не люблю я, когда меня ноги вытирают.
– Ишь ты… Ну, и чего ж ты хочешь?
– Для начала узнать, почему ты так уверен, что официальное расследование.., э.., не состоится?
– Тут граница. Люди здесь большие деньги делают. Кому это надо, чтобы из-за какого-то егеря, да еще из-за твоей машины сюда следователей из области понаехало? А коли откроется, что автоматчики эти из-за кордона приходили, так и из самой Москвы. Газеты, телевидение – дело-то громкое. А если за этот хвостик потянуть, такое на свет божий вылезет… Да чего там, тут ведь каждого второго сажать можно, если не каждого первого.
– Так-таки и всех? – усомнился Илларион.
– По мелочи если брать, то, пожалуй, и всех.
Кто проводником, кто сам промышляет по своему разумению… Браконьерство, конечно, не без того.
– Это понятно, – поддакнул Илларион, – граница все-таки.
Участковый вдруг скрипнул зубами.
– Голыми руками душил бы гадов, – с нескрываемой ненавистью сказал он. – Глаза бы выдавливал…
– Следствию все ясно, – сказал Илларион. – Руки коротки, так?
Участковый взглянул на него с яростью, которая, впрочем, немедленно потухла, сменившись выражением беспросветной тоски.
– Так, – медленно сказал он.
– Я, пожалуй, задержусь тут на некоторое время, – сказал Илларион. – Воздух здесь у вас просто исключительный. Я только теперь понял, что в Москве кислорода вообще нету. Местные органы охраны правопорядка не возражают?
Участковый безнадежно махнул рукой.
– Не на свои же тебя хоронить… Жена-то есть?
– Один, как перст, и гол, как сокол, – отрапортовал Илларион. – Так как?
– На квартиру я тебя пристрою, а большего не жди.
– Информация?..
– Хрен тебе, а не информация. Я и так уж наболтал на пять смертных приговоров. Собрался воздухом дышать, так и дыши, а меня не трогай! И вот еще что…
Он замолчал и зачем-то пошел к машине. Заинтригованный Илларион двинулся следом.
Участковый распахнул дверцу, долго, гремя железом, рылся под водительским сиденьем и наконец, пыхтя и отдуваясь, вынырнул оттуда, держа в руке какой-то завернутый в промасленную тряпку продолговатый предмет. Илларион поднял брови – у предмета были на диво знакомые очертания.
– Это тебе вроде как противогаз, – сказал участковый, уверенными хозяйскими движениями разворачивая ветошь, – если вдруг почувствуешь, что начинаешь от нашего воздуха хворать. Вот, – продолжал он, протягивая Иллариону какой-то очень большой, тускло-черный и удивительно некрасивый револьвер, – для себя берег, да стар уже…
– Мать честная, – сказал Забродов, беря в руки оружие и удивленно его разглядывая, – да это ж «смит-и-вессон»! Да какой старый-то, батюшки! Ну, батя!.. Не жалко? Ведь антикварная же вещица!
– Мы тут в антиквариате разбираемся не так, чтобы очень, – крутя ус, сказал участковый, – но дырки он проделывает такие, что только держись!
Я проверял.
– А он не взорвется? – спросил Илларион, взвешивая револьвер в руке и на пробу прицеливаясь в ствол березы шагах в двадцати.
– Говорю же, проверял, – обиженно сказал участковый. – Тут вот у меня еще патронов к нему с десяток…
– Еще и патроны! – восхитился Забродов. – Так ты ж не участковый, а чистый Дед Мороз!
Он взвел курок, опустил револьвер, потом резко вскинул его и нажал на спуск. От березы полетели щепки.
– Орел, – сказал участковый. – Только сильно на это не рассчитывай.
– Никогда я на это особенно не рассчитывал, – ответил Илларион, выбрасывая стреляную гильзу и заполняя опустевшее гнездо в барабане. – Это так, для поднятия боевого духа.
– Ага, – сказал участковый, – понятно. Так где ты, говоришь, служил-то?
– А ты, батя, не промах, – усмехнулся Илларион. – Только я тебе про это ничего не говорил.
И, ты уж прости меня, не скажу.
– Ага, ага, – покивал участковый, – ясно. Но больше-то не служишь?
– Не переживай, отец, я сам по себе, – успокоил его Илларион, пряча револьвер за пояс и одергивая сверху камуфляжную куртку. – Ты где взял-то эту гаубицу?
