– Не пропустить момент! – деревянным языком провозгласил Воробей, резко покачнулся, кое-как удержал равновесие и заглянул в окуляр прицела.
Он долго регулировал резкость, тщетно пытаясь подогнать изображение под возможности своего расфокусированного самогоном зрения. Наконец, в глазах у него немного прояснилось, и, поведя стволами ружья, он отыскал посреди освещенного пространства стоявших друг против друга Старика и Плешивого. Некоторое время он пытался сообразить, кто из них свой, а кто – чужой. "Пьяный в дупель, – проясняясь на долю секунды, подумал он. – Сейчас засну на хрен. Вот тебе и «не пропусти момент».
Его охватило пьяное отчаяние. Старик возлагал на него такие надежды!.. От него, можно сказать, зависел исход всего дела. От его удачного выстрела. Ку-ку – ив дамки. А почему бы не выстрелить прямо сейчас? Что-то долго они тянут резину! Старик ведь так прямо и сказал: действуй по своему разумению!
Воробей снова припал глазом к прицелу. Все сомнения вмиг улетучились: Плешивый, издевательски скаля зубы, схватил Старика за плечо. Прицел был прекрасный, с мощной оптикой, расстояние невелико, и Воробью была ясно видна рукоятка «парабеллума», торчавшая из-за пояса у лысого гада.
Удивившись, почему все остальные просто стоят и смотрят на такое безобразие. Воробей поймал в перекрестие прицела блестящую плешь, и тут его осенило: ведь он главный, и все просто ждут его сигнала!
– Огонь, – невнятно сказал Воробей и нажал на спусковой крючок.
Великая миссия была выполнена, и Воробей был свободен. Уронив вниз ружье и что-то победно промычав, он сильно наклонился вперед и выпустил ветку из рук.
Падая, он с удовлетворением услышал, как на шоссе ударил автомат, и к нему тут же присоединилось еще несколько.
Глава 13
Старцев хотел было уже подать Плешивому Гуннару руку в знак примирения, но тут с лицом последнего произошло что-то странное: левый глаз его вдруг с чмокающим звуком выплеснулся наружу, обдав Сергея Ивановича теплыми брызгами. Рука, только что дружески хлопавшая его по плечу, судорожно сжалась, забирая в горсть пиджак на плече Сергея Ивановича. Плешивый вытянулся, как палка, и, не сгибаясь, повалился на асфальт, рванув растерявшегося Старцева за плечо с такой силой, что тот не устоял на ногах и грохнулся сверху, все еще не в силах осознать, что произошло.
Это падение спасло ему жизнь – кто-то из латышей оказался сообразительнее Сергея Ивановича и понял, в чем дело, как только над дорогой пролетел едва слышный отдаленный хлопок мелкашки.
В руках сообразительного латыша забился автомат, и через то место, где только что стоял Старцев, просвистел плотный рой пуль. Пули вспороли живот стоявшего позади Старика человека, который принес сумку с деньгами, вырвали эту сумку у него из рук и отшвырнули в сторону. Из рваных дыр в боку сумки торчали клочья зеленоватой бумаги.
Обе группы стоявших на шоссе людей кинулись врассыпную и открыли бешеный огонь друг по другу, оставив Сергея Ивановича в обществе двух трупов лежать посреди шоссе среди скачущих повсюду с тошнотворным визгом рикошетов. Он попытался подползти под тело Плешивого, но быстро понял бесполезность этой затеи – свинец летел отовсюду, даже, казалось, снизу, и спрятаться от него было невозможно. Старцев уже понял, что произошло, и тихо завыл от отчаяния и злобы: в последнее время он только и делал, что совершал ошибки, и эта его ошибка, наверное, станет последней. Давно, давно пора было бежать отсюда куда глаза глядят, в Ригу, а там забрать из банка деньги и – поминай как звали! Все жадность проклятая…
Сергей Иванович с трудом разжал ставшие твердыми, как железо, пальцы Плешивого Гуннара, мертвой хваткой державшие его за плечо, дотянувшись, вынул из-за пояса у бывшего коллеги «парабеллум» и передернул затвор. Потом он вынул свой «Макаров» и тоже привел в боевую готовность. Прочтя коротенькую молитву. Старцев поднялся на колени, бешено стреляя из обоих пистолетов, вскочил и в три прыжка перебежал на обочину, выбравшись из смертельного светового круга.
С треском вломившись в кусты, он с недоверием ощупал себя и убедился в том, что килограммы свинца, порхавшие над дорогой из стороны в сторону, не оставили на нем ни единой царапины. Падая на асфальт, он разбил часы, порвал на локте пиджак и сильно ободрал запястье, но это было все. Не веря себе, он повторил осмотр, – нет, он определенно был цел и невредим, и значит, удача все еще была с ним, в то время как Плешивый Гуннар в ней уже не нуждался.
Тяжело ухнув, взорвался бензобак чьей-то машины, добавив света к сиянию прожекторов, меркнувшему по мере того, как они один за другим выходили из строя, разбитые пулями. Кругом творилось безумие, которое необходимо было как-то прекратить или хотя бы упорядочить: хоть здесь и был медвежий угол, но скрыть последствия такого побоища вряд ли удастся. Трезво взвесив шансы, Сергей Иванович понял, что его работа на таможне так или иначе подошла к концу: если он не сбежит отсюда сам, его попросту посадят.
С внезапным острым злорадством он представил себе опостылевшую лошадиную физиономию законной супруги, когда та вернется из своей Италии и обнаружит, что муженька и след простыл, а на имущество наложен арест. Сама-то она уж лет двенадцать, как ни копейки не зарабатывала, то-то поскачет с двумя спиногрызами! Что касалось грызов, то бишь сыновей Сергея Ивановича, то их судьба мало заботила Старика: он даже не был уверен, его ли это дети. Те давно привыкли рассматривать папашу лишь как станок для печатания денег.
Старцева охватило вдруг невыразимое чувство облегчения, какое испытывает, наверное, проигравший сражение генерал, знающий, что теперь вместо постоянной опасности, лишений и непомерного груза ответственности его ждет теплая чистая комната в бараке для военнопленных, вполне сносная кормежка и – в перспективе – возвращение домой, а то и служба на новой родине.
Оставалось только три пункта, по которым до сих пор не была внесена окончательная ясность. Первым номером, конечно, шел этот мерзавец Забродов, которого следовало во что бы то ни стало пришить. С другой стороны, так ли уж это важно? Да леший с ним, в конце-то концов! Сам где-нибудь нарвется, эта сволочь своей смертью не умрет. Хотя и обидно, конечно.
Вторым пунктом шла малышка Вика, которая так восхитительно плакала, когда он входил в нее. До нее было каких-нибудь несколько метров, и эта близость привычно волновала его, но гораздо меньше, чем обычно, – если разобраться, до малышки Вики было сейчас дальше, чем до Луны. Будь здесь Забродов, у него, возможно, и получилось бы, воспользовавшись всеобщим бардаком и неразберихой, вторично умыкнуть девчонку, но Сергей Иванович не чувствовал себя в достаточной мере подготовленным к такой операции.
Он даже замычал с досады. Как было бы здорово, уходя, прихватить девчонку с собой! Рано или поздно ее, конечно, пришлось бы бросить, но пока она оставалась его любимой игрушкой: ни за какие деньги нельзя было купить и малой толики того покорного ужаса, который светился в ее глазах, когда он принимался расстегивать ширинку. Однажды, выехав в столицу, Сергей Иванович попытался добиться этого от наемной девки, слегка придушив ее и пару раз съездив по физиономии. Дешевая сучка в ответ едва не откусила ему ухо и так приложила острым коленом в пах, что он два дня потом ходил в раскорячку и больше никогда не рисковал заниматься платным сексом.
Может быть, все-таки рискнуть?
Он с сомнением посмотрел туда, где на латышской стороне часто вспыхивали огни выстрелов и откуда доносился бойкий треск автоматных очередей, и перевел взгляд на пункт третий – исклеванную пулями дорожную сумку, в которой лежало пятьдесят тысяч долларов за вычетом той малости, что он заплатил Забродову. Сумка лежала совсем близко, но он отчетливо сознавал, что во второй раз ему, скорее всего, не повезет, и его срежут в тот же миг, как он сделает первый шаг по асфальту.
Несколько секунд он сидел неподвижно, жестоко терзаемый чувством, которое без труда идентифицировал как муки жадности. Он не видел в этом ничего зазорного, искренне полагая, что жадность присуща всем, только одни это скрывают, а другие находят в себе мужество честно и открыто именовать себя жадными людьми. У жадности много имен: скупость, алчность, скаредность.., а также бережливость и хозяйственность. Откуда, по, вашему, на свете берутся богатые люди? Вот то-то…
Он сделал неуверенное движение в сторону дороги, но автоматный огонь с обеих сторон вдруг по неизвестной причине усилился, став неимоверно плотным, и он отскочил обратно в кусты. И откуда у них столько патронов? Ведь минут пять уже палят без перерыва, и хоть бы хны… То-то, наверное, народу
