ветерок, плакучая ива склонилась над рекой — медно-красной, отливающей глубоким зеленым цветом. Пахло чем-то сладким — жимолостью, ландышами? Елена легла на спину и уставилась в лазоревое небо, по которому бежали белоснежные облака. Сердце сжалось от восторга.
Она чувствовала что-то, чего не могла описать. Она была молода — хотя и знала где-то в глубине души, что на самом деле она намного моложе того, кто завладел ее сознанием. Но была весна, и каждый золотисто-зеленый лист, каждый весенний побег, каждое невесомое белое облако приводило ее в восторг. Сердце вдруг забилось — она услышала звук шагов. Она мгновенно вскочила, раскинув руки, чувствуя беспредельную любовь и дикую страсть к…
…к этой девочке?
Она почувствовала какое-то замешательство. Большая часть разума любовалась совершенством бегущей но траве девушки: темными завитками волос на шее, сияющими зелеными глазами под изогнутыми бровями, гладкой нежной кожей щек… она смеялась вместе со своим возлюбленным, притворяясь, что хочет убежать — легко, как эльф.
Охотник и жертва вместе упали на мягкий ковер травы… а потом все сделалось настолько чувственным, что Елена — бесплотный дух на заднем плане — начала раздумывать, как вообще можно это прекратить. Она прикладывала руку к виску — и тут ее ловила и целовала… Аллегра. Так звали девушку — Аллегра. Аллегра была прекрасна, особенно если смотреть на нее этими глазами. Нежная шелковая кожа…
А потом базар вернулся так же внезапно, как и появился. Она была Еленой и ехала в паланкине вместе с Дамоном; ее окружала какофония звуков и запахов. Она с трудом дышала. Какая-то часть ее все еще была Джоном — так его звали — Джоном, влюбленным в Аллегру.
— Я все еще не понимаю, — она почти плакала.
— Все просто. Прикладываешь пустой звездный шар подходящего размера к виску и вспоминаешь то, что хочешь записать. Остальное сделает шар.
Он отмахнулся от ее возражений и наклонился к ней поближе. Черные глаза горели озорством:
— Возможно, это был очень
— Не глупи, — но чувства Джона разожгли и ее саму. Она не хотела целовать Дамона… по крайней мере так она себе говорила. Она хотела целовать Стефана. Но всего минуту назад она целовала Аллегру, так что аргумент казался ей несущественным. — Не думаю, — дыхание все еще сбивалось, — что это хорошая идея.
Дернув веревку, Дамон развязал ей руки. Он снял бы веревку, но она сразу же отвернулась, опершись на руку. Ей нужна была поддержка.
В этих обстоятельствах ничто не могло быть более важным или более… волнующим, чем действия Дамона. Он не задернул занавески, но Мередит и Бонни ехали сзади и ничего не видели. И, конечно, не чувствовали разум Елены.
Теплые руки обняли ее, и она инстинктивно прижалась к нему. Ее накрыла волна любви к Дамону — он понимал, что, будучи рабыней, она не сможет иметь никакого дела с хозяином.
«Мы с тобой никому не подчиняемся», — услышала она голос у себя в голове и вспомнила, что, приглушая все свои способности, она забыла приглушить эту. Впрочем, это могло оказаться полезным.
«Но нам обоим нравится поклонение», — она почувствовала, как он смеется, признавая ее правоту. В ее жизни не было ничего слаще поцелуев Дамона. Она бы провела так вечность, забыв обо всем остальном мире. И это было к лучшему, потому что вокруг не было ничего хорошего. Но если бы всегда возвращаться сюда, в это тепло, эту нежность, это возбуждение…
Елена откинулась в паланкине так резко, что носильщики чуть не упали.
— Подонок, — зло прошептала она. Они еще не разорвали телепатическую связь, и Елена с удовольствием увидела, что в глазах Дамона она похожа на разъяренную Афродиту: золотые волосы развевались за спиной, фиолетовые глаза горели гневом.
А теперь богиня отвернулась от него, и это было хуже всего:
— Ты не выдержал даже дня. Не сдержал обещание.
— Нет! Я не зачаровывал тебя, Елена!
— Не зови меня так. У нас теперь деловые отношения. Я зову тебя «хозяин»! Ты меня — «рабыня» или «сука», как хочешь.
В глазах Дамона появилась угроза:
— Если теперь мы хозяин и рабыня, то я могу просто тебе приказать…
— Попробуй, — Елена изогнула губы в чем-то не похожем на улыбку. — Попробуй, и увидишь, что будет.
16
Дамон явно решил сдаться Елене на милость, поэтому принял жалобный и растерянный вид, который так хорошо ему удавался.
— Я на самом деле не зачаровывал тебя, — повторил он и поспешно добавил: — Может, сменим тему? Я расскажу тебе о звездных шарах.
— Это было бы недурно, — ответила Елена ледяным тоном.
— Шары ведут запись прямо с нейронов, заметила? С нейронов мозга. Все, что ты испытала, находится где-то в мозгу, и шары вытаскивают это наружу.
— То есть можно вспомнить что-то и смотреть это снова и снова, как кино? — Елена прикрыла лицо вуалью и подумала, что подарила бы звездный шар Алариху и Мередит перед свадьбой.
— Нет, — мрачно ответил Дамой, — не так. Во-первых, ты теряешь это воспоминание — мы ведь говорим об игрушке кицунэ. Когда воспоминание перешло в звездный шар, ты сама уже ничего не помнишь. Во-вторых, «запись» в звездном шаре постепенно выцветает — от частого использования, от времени, от других никому не известных факторов. Но шарик мутнеет, чувства ослабевают, и наконец он становится просто пустым стеклянным шаром.
— Но тот бедолага продавал день свой жизни. Прекрасный день! Я думала, он хочет сохранить его.
— Ты его видела.
— Да. — Елена снова представила завшивевшего, измученного старика с посеревшим лицом. Когда она поняла, что когда-то он был смеющимся юным Джоном, в шкуре которого она побывала, по позвоночнику пробежал холодок. — Как это печально, — и она имела в виду не воспоминание.
Но на этот раз Дамон не следил за ее мыслями.
— Да. Здесь очень много нищих и стариков. Они выкупились из рабства, или их хозяева умерли… и им предстоит умереть здесь.
— А звездные шары? Разве они сделаны не для бедняков? Богатые ведь могут просто съездить на землю и увидеть летний день наяву.
Дамой невесело рассмеялся.
— Конечно, нет! Большинство из них привязано к этому месту.
Он очень странно произнес слово «привязано».
— Слишком заняты, чтобы уехать в отпуск? — рискнула Елена.
— Слишком заняты, слишком могущественны, чтобы нарушить чары, охраняющие Землю от них, слишком боятся оставлять здесь своих врагов, слишком немощны, имеют слишком дурную репутацию, слишком мертвые.
— Мертвые?! — пахнущий мертвечиной туман, казалось, окутал Елену.
Дамон зло улыбнулся:
— Ты забыла, что твой собственный парень — de inortius? Не говоря уж о твоем уважаемом хозяине. Большинство людей, умирая, переходит на другой уровень — намного выше или намного ниже. Это место для плохих, самый верхний его уровень. Что ниже… не хотел бы я это знать.
