директорам. Какое чувство может возникнуть у малосознательного рабочего, прочитавшего такое «предисловие»? Чувство злобы. Его хотят натравить на «директоров» вообще, натравить на «начальство».
— Но разве ты сам не критикуешь Кондакова? — воскликнул Григорий.
— Критикую, — ответил я. — Но я хочу его критиковать, а не травить. Теперь поговорим о твоей статье.
Вначале речь идет о целесообразности строительства нашего туннеля. В трех-четырех абзацах ты говоришь об этом с такой убедительностью, что каждый, кто никогда и не видел наших мест, скажет: «Вопрос ясен. Только дурак может отрицать целесообразность строительства».
— Ну и что же? — прервал меня Григорий. — Что в этом плохого?
— Подожди. Давай читать. Дальше ты пишешь, что мы в прорыве из-за отсутствия цемента, и между прочим замечаешь, что не хочешь обсуждать деятельность центральных организаций. Им «виднее».
— И это правда!
— Что же получается? — спросил я, не обращая внимания на его восклицание. — В туннеле заинтересована страна. Кроме того, построив его, мы ликвидируем опасность, угрожающую жизни людей. Это ты объяснил убедительно. А вот цемента такому нужному строительству не дают. Сидят там в Москве злые люди и куда-то засылают цемент, а куда и зачем, ты обсуждать не хочешь.
— Но это же вне моей компетенции! — снова воскликнул Орлов.
— Нет, — уверенно сказал я, — если ты коммунист, это в твоей компетенции.
Григорий промолчал.
— Будем читать дальше. Ты тоже затрагиваешь Кондакова. Ты бьешь его с тех же позиций, что и автор «предисловия». Ты, будто сговорившись с ним, стараешься доказать, что все дело в том, что Кондаков получает больше денег, чем бетонщик. Между прочим, мы с тобой тоже получаем больше.
— Но мы выбиваемся из сил, чтобы вывести строительство из прорыва! А Кондаков…
— Вот ты и бей его за пассивность. Бей за равнодушие. Бей за все его управленческие излишества, за это никчемно громоздкое здание, в котором можно будет разместить три таких управления, а не одно. И главное, как у нас принято в таких случаях, «о себе скажи», о нас: какие меры принимаем, что собираемся делать? Не нашли еще выхода, прямо скажи об этом. А ты что пишешь? Ездили в обком и в облисполком. О, они ничего не сделали! Не помогли, отмахнулись! Так получается? И твое снисходительно-извиняющее замечание насчет «компетентности» лишь усугубляет дело.
Читаем дальше. Может быть, асть надежды на будущее? Никаких. Что же делать? А не закрыть ли стройку, кощунственно намекаешь ты. Подведем итоги: стране нужен туннель. Жизни железнодорожников в опасности. Правительство решило начать стройку. А цемента не дает. Направляет его неизвестно куда. Обком партии и центр спокойно взирают и на то, что нужное дело застопорилось, и на то, что рабочие теряют зарплату. Им-то что! Они-то свою зарплату получают!
Но, как утверждает редакция, «безвыходных положений не бывает». Где же выход? Требовать правды? Писать в ЦК? На месте искать выход из положения? Во что бы то ни стало достроить туннель?
Нет. Редакция, целиком опираясь на твою статью, призывает подойти к проблеме с «активных», видите ли, позиций современности. Ясно? Тут уж сама собой напрашивается идейка: поскольку бюрократов не прошибешь, так не лучше ли прикрыть туннель? Не выйдет!
В глазах Орлова промелькнул испуг. Последние свои слова я произнес так громко, что их, должно быть, было слышно в коридоре. Наступило молчание.
— Конечно, — неуверенно начал Орлов, похлопывая себя по колену, — любую фразу можно истолковать по-разному… — Он умолк на мгновение и продолжал: — Мне казалось, что я говорю правду… Ведь все… Ну, скажем, многое в статье — правда. Андрей, пойми, — и Григорий умоляюще посмотрел на меня, — я не мог смотреть в глаза нашим рабочим. Особенно тем, чьи заработки падают. Пойми, ведь это живые люди, у них семьи на Большой земле, им надо высылать деньги…
— А убедить этих рабочих временно заняться хотя бы изготовлением кружал и опалубки ты не сумел? Это дало бы им заработок.
— Я предложил это одной из бригад, они отказались, — прервал меня Орлов.
— И поэтому ты решил поставить под удар государство? У него спина широкая, выдержит? Пусть на него пеняют, а мы в стороне?
— Ну, зачем же так!
— А как же?
— Что ж, видимо, я был неправ, — после долгой паузы сказал Григорий. — Ошибся. «Шел в комнату одну — попал в другую». Надеюсь, ты не сомневаешься в моих намерениях?
Он сказал все это так просто и так задушевно, что все мое возмущение разом остыло.
— Эх, Гриша, — сказал я, — ну когда же ты повзрослеешь?
— Я на несколько лет старше тебя.
— Не о том речь. Годы — это еще не все.
— Ты хочешь сказать, что я плохой политик?
— Не мне об этом судить. У меня самого политического опыта кот наплакал. Но я твердо знаю, чего хочу в жизни.
— Я тоже! — поспешно откликнулся Григорий. — Хочу, чтобы людям лучше жилось.
— Скажите пожалуйста! Эка невидаль, советский человек, желающий, чтобы людям лучше жилось! А о том, как этого добиться, ты думаешь?
Орлов промолчал. Потом сказал примирительно:
— Ну… не знаю. Может быть, ты в чем-то и прав. Видимо, моя область — техника, а не газетные писания… Ну, мир?..
И он протянул мне руку.
…Поднявшись на второй этаж нашего управления, где помещался мой кабинет, я вдруг услышал какой-то гул. Казалось, что в коридоре столпилось много людей, о чем-то громко спорящих.
Повернув с лестничной площадки в коридор, я увидел, что не ошибся. Около дверей моей комнаты толпились и взволнованно обсуждали что-то человек десять — пятнадцать рабочих. Увидев меня, они смолкли, но только на мгновение.
— К тебе, начальник! — крикнул один из рабочих, когда я подошел к двери.
«К тебе!», «Не дело это!», «Таких порядков нету!» — Эти выкрики я разобрал, еще не понимая, что случилось, чего от меня хотят.
Я открыл дверь кабинета и сказал рабочим, чтобы они проходили. Затем вошел сам. Теперь мы стояли посередине комнаты: рабочие и я. Многие из них были мне незнакомы, видимо они пришли к нам на туннель сравнительно недавно.
— Что случилось, товарищи? — спросил я.
— А вот что! — громко и вызывающе сказал молодой парень в брезентовой куртке, надетой поверх ватника. — Вот что! Мы бетонщики. Вчера получка была. С гулькин нос получили. Верно это? А? Верно, спрашиваю?
Все ясно. Конечно, простои резко снизили заработок бетонщиков в этом месяце. Я сказал:
— Вам предлагали изготавливать опалубку и кружала. Могли подработать. Почему вы отказались?
— Зачем было вербовать, если у вас здесь работы нет? — продолжал парень, уходя от ответа на мой вопрос. — Людей по области набрали, некоторые из дальних районов приехали. Зачем?!
— Товарищи, — начал я, — у нас перебои с цементом. Поэтому нам не хватает бетона. Сейчас все руководство строительства думает, как выйти из создавшегося положения. Просто взять и потребовать цемент мы не можем. Он сейчас нужен повсюду. И особенно для строительства жилых домов…
— Вот мы и пойдем туда, где дома строят, — прервал меня парень в брезентовой куртке.
— Э-э, нет! — громко и зло произнес чей-то голос, и вперед выступил невысокий, со спутанными на лбу, выбившимися из-под шапки волосами, человек лет сорока на вид. На нем тоже был ватник и брезентовая куртка, но верхние ее пуговицы и ворот рубахи были расстегнуты, обнажая грудь. — Вы это как же, гражданин начальник, полагаете: согнать сюда согнали, наобещать наобещали, а теперь, значит, на свой счет обратно тягай, так?
