Голос исчез. Слышно было только ровное, далекое гудение. Потом я услышал:
— Не отвечают!
— Звоните! — громко крикнул я. — Еще раз позвоните! Ответят! Слышите?
Голос снова исчез.
Прижимая трубку к уху, я опустил откидное сиденье. Прошло какое-то время. «Хорошо, что заказал десять минут!» — подумал я. Посмотрел в зал через стекло. Клава все еще сидела на своем месте, а рядом с ней уселся теперь какой-то бородач с портфелем. И вдруг я услышал далекий голос Григория:
— Кто эto? Орлов слушает…
И как только я услышал его голос, все, все, что я видел сейчас и о чем думал, исчезло. Исчез этот хорошо видный через застекленную дверь зал и девушка с ее тревогами и бедой… Я видел перед собой только мой туннель, Григория.
— Гриша, это я, Андрей, здравствуй!
— Андрей! — удивленно переспросил Григорий. — Что-нибудь случилось?
«Почему он спрашивает?» — подумал я, но тут же понял: ведь сейчас около трех ночи!
— Нет, нет, Григорий, — поспешно ответил я, — ничего не случилось. Просто захотелось услышать твой голос.
— Что?
— Все в порядке! — крикнул я. — Хочу узнать, как вы там живете!
— Подожди, я надену туфли, — послышалось в ответ.
Наступило молчание.
«Глупая затея! — сказал я себе. — Сам не сплю, поднял среди ночи человека…» Посмотрел в зал.
И опять вспомнил о Клаве. Но ее уже не было. На ее. месте сидел франтовато одетый парень, в шубе с шалевым воротником и в меховой шапке пирожком. Значит, ушла. Жаль. Сукин сын этот ее Вася…
— Ты слушаешь, Андрей? — раздалось в трубке. — Да, да, слушаю.
— Тебя стало хуже слышно.
— Просто я тихо говорю, — ответил я громче.
— Теперь лучше. Ты был в «Центропроекте»?
— Еще нет. Завтра пойду. Вернее, сегодня. А как дела на строительстве?
— В каком смысле? — Ну… вообще.
— Все нормально. Цемента нет.
— Ясно, — сказал я. Наступила пауза.
— Андрей, куда ты исчез? Ты меня слышишь?
— Да, да. Значит, на стройке все в порядке?
— Что же могло измениться за эти три дня? — недоуменно ответил Григорий.
— Да, да, конечно… — Я опять посмотрел в зал. Тот парень по-прежнему сидел, засунув руки в карманы своей щегольской шубы. А девушки нет. Ушла. Вернется в пустую комнату, в которой несколько дней тому назад умерла ее мать. Будет плакать.
— Андрей, в чем дело, куда ты все время исчезаешь? — раздался раздраженный голос Григория.
— Как Ирина? — спросил я и вздрогнул. Этот вопрос вырвался у меня как-то совершенно неожиданно, помимо воли.
— Ирина? — переспросил Григорий и тоже умолк на мгновение. — Ничего, спасибо. Я ее увижу завтра. Передать привет?
— Передай, если хочешь, — сказал я.
И вдруг я снова увидел Клаву. Она медленно пересекала зал, направляясь к выходу. Не знаю, откуда она появилась. Я увидел ее лишь тогда, когда она уже прошла мимо двери моей кабины.
— До свидания, Григорий! — крикнул я.
— Подожди! — послышалось в ответ. — Ты, наверное, хотел мне что-нибудь сказать?
— Нет, нет, ничего. Только узнать про туннель. Прости, что поднял ночью. Прощай!
Не дожидаясь ответа, я бросил трубку на рычаг и выскочил из кабины.
Я догнал девушку, когда она была уже в вестибюле телеграфа.
— Послушайте! — крикнул я.
Она обернулась, увидела меня и вдруг радостно, широко улыбнулась.
— Пришел, — сказала она и повторила: — Пришел! Там снегопад у них, заносы. Восемь часов, говорит, до Актюбинска добирался!
Я так обрадовался, как будто исполнилось самое горячее мое желание.
— Ну вот видите! — воскликнул я. — А вы волновались…
— Да, ошиблась. — Улыбка не сходила с лица девушки. — Он говорит: «Ты что же, меня за труса считаешь, вроде за дезертира?» — И объявила без всякого перехода: — Завтра поеду!
Мы вышли из дверей и медленно спустились по серым ступеням телеграфа. Улица Горького была пустынна в этот ночной час. Дул холодный мартовский ветер..
— Может быть, проводить вас? — спросил я.
— Ой, не надо! — сказала девушка. — Спасибо. Я дойду.
Она кивнула мне и пошла вперед. Потом остановилась, обернулась и крикнула:
— Спасибо вам! До свидания!
И пошла. Маленькая девушка, которой полчаса назад казалось, что она осталась одна на целом свете, и которая снова обрела весь мир… Горе и радость. Иногда они приходят вместе. Иногда?..
…Никогда доселе мне не приходилось бывать в «Центропроекте» — организации, проектирующей строительство шахт, рудников и туннелей по всей нашей стране. Однако слово «Центропроект» стало до того привычным в нашем быту, что мне казалось, будто я всю жизнь был связан с этим учреждением. «Центропроект» предусмотрел…», «Без «Центропроекта» никто на такие изменения не пойдет…», «В «Центропроекте» люди тоже головой думают…» — все это можно было услышать на строительстве почти в любом разговоре на технические темы. Отделенный от нас тысячами километров «Центропроект» незримо присутствовал на нашей стройке, как, впрочем, и некий проектировщик по фамилии Кукоцкий.
Кукоцкий был главным инженером проекта, по которому строился наш туннель. Исключая комбинатское начальство, никто из нас не видел в глаза Ку-коцкого. Однако не было на «Туннельстрое» инженера, техника или даже бригадира, который бы не знал этой фамилии. Главного инженера проекта поминали чаще добрым, но, случалось, и злым словом.
Когда проходка шла хорошо и крепление не подводило, говорили: «Голова этот Кукоцкий!» или: «Небось сам Кукоцкий проектировал!..» И тогда «сам Кукоцкий» вставал передо мной в образе старичка профессора, с бородкой клинышком, в просторном белом чесучовом пиджаке, — хотя, насколько было известно, Кукоцкий не был ни профессором, ни сколько-нибудь заметной величиной в техническом мире. Но когда нам неожиданно встречались рыхлые участки, когда трещала крепь и рушилась порода или внезапно в штольню прорывалась вода, мы огрызались: «Кукоцкого бы сюда!»
Теперь мне предстояло увидеть наконец этого Кукоцкого воочию и убедить его в необходимости изменить предусмотренный в проекте метод твердого бетонного крепления.
…«Центропроект» помещался в красном пятиэтажном доме, в одном из арбатских переулков. Дом был огорожен деревянным забором, выпачканным известкой и краской, и я никак не мог найти вход. Лишь пройдя далеко вдоль забора, я увидел широко распахнутые ворота. Сюда, покачиваясь в раздолбанной колее, въезжали самосвалы.
— Вам куда? — спросил меня вахтер. Я ответил.
— Тогда вправо сворачивайте. Вот по этой тропке. — Он показал на протоптанную в снегу довольно широкую тропинку. — А прямо — это на строительство.
«И тут строительство! — подумал я. — Что они тут строят, в центре Москвы? Жилой дом? Учреждение? Школу?»
В вестибюле красного дома было грязновато: следы цемента и строительного мусора, которые, очевидно, каждый день приносили на своих подошвах служащие и посетители. Но мне это даже понравилось. Вестибюль «Центропроекта» совсем не напоминал холодное, далекое от физической деятельности управленческое учреждение — мозг, отделенный от рук. И вахтер был почему-то в ватнике,
