— Логично. Ну, допустим, доска два сантиметра толщиной, а груз… ну, в тонну.
— Смешное дело. Не выдержит, — убежденно сказал Киселев.
— Ты прав. Ну а если укрепить пять или, скажем, десять таких же досок одну над другой, — я быстро набросал на бумаге такую стопку досок, — только оставить между ними зазоры, просветы небольшие. Тогда как?
— Не выдержит. Обрушатся твои доски. Только треску больше будет.
— Верно! Ну а если эти доски соединить и сшить между собой намертво? Тогда как?
— Гм-м… — задумчиво произнес Киселев, внимательно разглядывая мой рисунок.
— Тогда выдержит, Ваня, — сказал я. — Сила сцепления. Великая сила. Ты парень здоровый, но и тебя можно с места столкнуть. А если я тебя сзади подопру, а меня другой, а этого другого еще сто человек, — кто тогда сможет эту толщу с места сдвинуть? Никто. Нет такой силы!
Киселев молча кивнул головой.
— Теперь смотри сюда! — И, перелистнув исчерченную страничку блокнота, я стал рисовать на чистой разрез свода туннеля.
— Вот это наш свод. Видишь, он состоит из множества невидимых нам слоев породы. Они давят на нижний слой и, конечно, в конце концов обрушат свод, если не закрепить его толщей бетона. А бетона нам не хватает. Что делать?
— Что делать? — отозвался кузнец.
— Выход есть. Надо забить в породу штанги, металлические прутья. Смотри. — И я прочертил прямые линии сквозь воображаемые слои породы.
— Вот это и есть штанги. Мы с силой забиваем их в пробуренные отверстия. Верхний клин упирается в породу, расширяет края штанги, и они уходят в стороны. А здесь, внизу, мы навинчиваем гайку. Понял? Сшиваем породу намертво.
— И будет держать? — недоверчиво спросил Киселев.
Он неотступно следил за кончиком пера моей бегающей по блокнотному листку ручки.
— Будет! — воскликнул я. — Это проверено на строительстве многих заграничных туннелей. И на некоторых советских шахтах применяется такой способ крепления. Ты понимаешь…
…Я говорил еще долго. Я так привык, что мне надо доказывать, убеждать людей в преимуществе штангового крепления, что мог говорить на эту тему часами… Мне было все равно, кто меня слушает: те ли, от которых зависит решение вопроса, или просто любопытствующие люди. Едва начав говорить о штангах, я увлекался и забывал обо всем на свете.
А Киселев слушал меня с вниманием. Я распалялся все более и более, вырывал листки из блокнота, чертил, хватал кузнеца за руки, прижимал его ладони одну к другой, а поверх клал мои, чтобы дать ему представление о плотно прижатых друг к другу слоях породы…
— Ну, и установили вы эти штанги? — спросил Киселев, когда я кончил.
— Нет, — сказал я. — Еще не получены фонды металла. Гурин не хочет делать штанги, пока не будет специальных указаний. За тремя подписями. А во дворе лежит целая куча арматуры, и за какие-нибудь часы можно было бы нарубить штанги, отковать клинья и нарезать гайки.
Несколько мгновений Киселев молчал. И вдруг резко встал во весь свой огромный рост.
— Пошли! — решительно позвал он.
— Куда?!
— В мастерские. Свистать всех наверх. Будем тебе штанги делать!
Мне захотелось подбежать к Киселеву, обхватить, обнять его крепко-крепко…
А Киселев уже шел к двери.
Я подумал, что надо остановить его, что это бессмысленно — являться в десятом часу вечера, перед концом второй смены, в мастерские и без ведома администрации «партизанить» там.
И как мне ни трудно было это, я сказал:
— Подожди, друг, не спеши. Давай отложим это на завтра…
— На завтра? — громко и, как мне показалось, даже с угрозой в голосе переспросил Киселев. — Сегодня! Ночью будем делать. Ясно? Все ребята останутся. Прессовщик, машинист, токарь — все останутся. Я отвечаю! В твоем деле смысл есть, понял? Смысл! Пошли!
…На другой день к вечеру было изготовлено пятьдесят штанг. На трехтонке их привезли к западному порталу. Я велел Рожицыну организовать разгрузку машины и на вагонетках доставить штанги в штольню: первые крепи предназначалось установить на его участке. А сам пошел к Агафонову, которому решил поручить бурение первых отверстий для штанг.
У Агафонова, как и у всех старых рабочих на нашем строительстве, была отдельная комната.
В прежние месяцы я часто заходил к Федору Ивановичу, особенно после того, как уехала Светлана. Но затем посещения становились все более редкими. Во-первых, появился Орлов, с которым мы сдружились и проводили вместе все вечера. А во-вторых, началась история с цементом, и я попросту стал избегать встреч с Агафоновым, потому что не знал, как отвечать на его резкие, прямолинейные вопросы.
Во время одного из разговоров я так и сказал ему. Но Агафонов пристально посмотрел на меня, покачал головой и медленно произнес:
— Что с тобой, Андрей? Поглупел ты, что ли?
Я вспыхнул, обиделся, а ведь я действительно сморозил глупость. Федор Иванович был, так сказать, «член-учредитель» нашего строительства. Оно было для него не «работой», не «службой», а тем же, чем для меня, — жизнью. Профессия здесь не играла никакой роли.
Но теперь я шел к Агафонову во всеоружии. У меня были ответы на все его вопросы. И не просто ответы. Я нес с собой практическое решение вопроса: слово «цемент», которое так долго было для нас символом непреодолимых трудностей, ныне теряло все свое мрачное значение. Я постучал, услышал глухое «да-да…» и вошел.
Агафонов сидел на кровати и читал газету. В комнате было жарко натоплено, и на старике была одна лишь белая нижняя сорочка и брюки, заправленные В теплые вигоневые носки.
— Здравствуй, Федор Иванович, — сказал я с порога, — вот я и вернулся.
— Три дня уж как вернулся, — ответил Агафонов, и в его голосе мне послышался легкий упрек.
— Верно, — подтвердил я, — прости, что не зашел раньше. Вся эта история помешала.
— Слышал.
— Теперь с Чурияым покончено. Завтра отдам приказ о. его увольнении.
— А вот это тебе не удастся, — усмехнулся Агафонов.
— Это почему же? Думаешь, найдет защитников?
— Защитников ему искать не придется. Мы с ним я без тебя управились.
— Этого еще не хватало!.. Как так управились? — невольно насторожился я. — Ему только дай уцепиться за что-нибудь, дай только повод…
— Не будет у него повода, — жестко сказал Агафонов, — и цепляться ему не за что. Просто его в туннель не пустили.
— Как не пустили, кто?!
— Рабочие не пустили. Его же бетонщики. Мое дело что, сторона, я бурильщик, — хитро подмигнул Агафонов, — я только издали наблюдал.
— Да что, наконец, случилось, не тяни!
— А чего тут тянуть? Все в пять минут обошлось. Подходит он к участку. В тот же момент ребята вибраторы свои остановили, стали в ряд, а один — молодой такой у них есть, Курасов фамилия — выходит вперед и говорит: «Заворачивай оглобли и ступай отсюда…» Ну, тут он пояснил, конечно, куда, значит, и к кому.
— А остальные рабочие там были? — спросил я. — Не бетонщики?
— Случилось, — с деланным равнодушием ответил Агафонов — бурильщики были. Из подрывников случаем человек пять оказалось…
— И они… тоже?
— Они, конечно, тоже стояли. В ряд… Случайно. Ну, а Чурину, может, показалось, что перед ним стена встала. Бывает. У страха глаза велики.
— Ну и что же Чурин?
