он предательство по отношению к ним? Ведь Клаус распорядился, чтобы после операции они собрались у него. Наверное, сейчас все уже в сборе и гадают: что случилось с ним, с Рихардом? Может быть, он попал в полицию, перетрусил и рассказал, как было дело? И о заранее подготовленном скандале в суде, и о листовках, а может, и о том, что «акцией» руководил он, Клаус… И теперь к нему на квартиру может каждую минуту нагрянуть полиция.
— Мне надо идти, — стараясь не глядеть в глаза Гамильтона, проговорил Рихард. — Срочно!
— Уйти сейчас? Не поев? Не посидев со мной? — недоуменно и недовольно проговорил Гамильтон. — Да еще срочно?!
И тогда Рихард решился.
— Мистер Гамильтон! Вы ведь наверняка знаете, что произошло в суде. Не говорите мне больше о случайности нашей встречи, я все равно не поверю!
Наступила короткая пауза. Гамильтон сощурил свои почти не мигающие глаза.
— Ну… предположим. И что же из этого следует? — То, что Клаус и другие ребята сейчас меня ждут.
— Ну, и подождут, невелика важность! — пренебрежительно произнес Гамильтон.
— Тогда… тогда разрешите мне хотя бы позвонить ему по телефону.
— Это… можно, — как показалось Рихарду, после некоторого колебания согласился Гамильтон.
Рихард бросился к телефону, но резкий окрик Гамильтона: 'Подожди!' остановил его. Рихард замер у стола, уже подняв руку, чтобы снять трубку.
— Подожди, — уже спокойнее повторил Гамильтон, — это служебный телефон. Не надо вести по нему частных разговоров. — Он нагнулся, открыл тумбу стола, выдвинул один из ящиков и вынул из него телефонный аппарат. За ним тянулся, уходя в глубь ящика, шнур.
Гамильтон поставил аппарат на стол.
— Теперь можешь звонить.
Рихард снял трубку, набрал номер телефона Клауса. Стал считать гудки. Первый, второй, третий… Четвертый сигнал оборвался сразу же, и Рихард услышал голос:
— Слушаю!
'Это Клаус, Клаус!' — с радостью и успокоением подумал Рихард.
— Это я! — крикнул он в трубку, из осторожности не называя ни своего имени, ни имени Клауса.
Но тот, видимо, плевал на предосторожности.
— Рихард! Какого черта?! Где ты? Что-то случилось?
— Нет, нет, ничего! — торопливо успокоил его Рихард. — Я просто задержался! Расскажу при встрече.
— Ты что же, думаешь, мы тебя всю ночь будем ждать? — недовольно спросил Клаус.
— Я смогу приехать через час, — ответил Рихард, вопросительно посмотрев на стоящего рядом Гамильтона и, увидев, как тот нахмурился и поднял руку с вытянутыми двумя пальцами, поспешно добавил: — Максимум через два!
— Но где ты торчишь? — продолжал допытываться Клаус. — Твой домашний телефон не отвечает.
— Я не дома, — сказал Рихард.
— Так где же?
— Расскажу потом. Случайно встретил знакомого моего отца.
Рихард произнес эти слова, сознавая, что его объяснение звучало глупо. И, чтобы увести разговор в сторону, спросил:
— Как ребята?
— Пьют пиво и ругают тебя.
— Но я все объясню при встрече…
— Хватит! — вполголоса, но решительно произнес Гамильтон и положил ладонь на рычажки аппарата. Рихард услышал частые гудки.
Он опустил трубку и с упреком спросил Гамильтона:
— Зачем?
— Еще успеешь с ним наговориться, — пробурчал Гамильтон. — Думаю, еда уже на столе. Пойдем!
С этими словами Гамильтон сунул аппарат обратно в ящик, задвинул его, закрыл дверцу тумбы и повернул торчавший в замке ключ.
— А это что за телефон? — с любопытством спросил Рихард-.
— Частная линия. Ею пользуются серьезные бизнесмены, журналисты, ну и так далее. К обычной, городской, иногда может ухитриться подсоединиться конкурент, чтобы урвать передаваемую информацию. В данном случае я имею в виду крупные газеты, агентства новостей. Однако хватит о делах!
Они перешли в гостиную. На покрытом красной скатертью большом круглом столе уже были расставлены приборы, на белой стеклянной подставке лежали нарезанные ломтиками сыр, ветчина, рядом возвышались две запотевшие пивные бутылки.
— Садись! — сказал Гамильтон, отодвигая один из стульев с высокими спинками. — Хочешь выпить? Я имею в виду не пиво.
— Нет, спасибо, — покачал головой Рихард.
— Ну, и я не буду, — сказал, усаживаясь, Гамильтон. И добавил: — Нам предстоит серьезный разговор, мой молодой друг. Его лучше вести на трезвую голову.
Гамильтон произнес эти слова каким-то до сих пор несвойственным ему задушевным и вместе с тем серьезным тоном. Это удивило, точнее, насторожило Рихарда, но он промолчал.
Амальхен принесла сосиски, разложила их по тарелкам, исчезла, снова вернулась с большим фарфоровым кофейником в руках и поставила его в центре стола, рядом с пивными бутылками.
— Что-нибудь еще, господа? — спросила она, складывая на животе руки.
— Нет, — быстро ответил Гамильтон. — Нам надо поговорить. Поэтому посуду уберешь позже.
В ответ раздалось привычное 'яволь!', и горничная ушла, плотно притворив за собой дверь.
…Они ели в полном молчании. Рихард не мог понять, почему именно, но он ощущал какое-то безотчетное чувство тревоги. Нет, его уже не волновал Клаус, Рихард знал, что с ним все в порядке, отодвинулись куда-то вдаль, в прошлое, история в суде и стремительный бег по улице… Что же тревожило теперь Рихарда? Может быть, предупреждение о предстоящем 'серьезном разговоре'? Что это будет за разговор? Наверное, этот Гамильтон станет читать ему нотации за невыполнение советов, которые он давал Рихарду во время прошлой встречи.
Когда с едой было покончено, Гамильтон предложил Рихарду перейти за другой, маленький стол.
— Значит, ты не прислушался к тому, о чем я тебе говорил? — произнес наконец Гамильтон.
'Ну, конечно! — со злостью подумал Рихард. — Я был прав! Тоже гувернер-воспитатель нашелся! И почему я должен ему подчиняться?!' Но вслух сказал:
— Я действую так, как мне подсказывают моя убеждения… и совесть.
— В чем же они состоят, твои убеждения? В желании восстановить гитлеровский рейх?
Гамильтон произнес эти слова, как показалось Рихарду, с оттенком иронии. Это возмутило его, и он еле сдержался, чтобы не ответить грубостью.
— Мистер Гамильтон, — сказал он, — для вас Германия — чужая страна. А для меня — родина. Мой отец едва не пожертвовал жизнью во имя ее процветания. И если бы не нападение России — при содействии Штатов, хочу добавить, — то сейчас Германия была бы властительницей мира!
— Если бы Россия не напала… — иронически повторил Гамильтон, но Рихард не дал ему договорить.
— Знаю, знаю, что вы сейчас скажете! — прервал он американца. — Слышал я все эти сказки! На поверженную страну можно валить все что угодно! Но я-то знаю правду! Мой отец занимал достаточно важный пост, был приобщен ко многим государственным тайнам. И он рассказывал мне, как обстояло дело в действительности. Наше выступление против России было чисто превентивным. И если бы фюрер не приказал начать реализацию плана «Барбаросса», Сталин бросил бы все свои славяно-монгольско-
