но где-то в душе знала, что в действительности она гораздо моложе этой чужой личности, которая ей овладела. Тем не менее, эта весенняя пора взбудоражила ее чувства, и каждый золотисто-зеленый листик, каждый маленький упругий камыш, каждое невесомое белое облако, казалось, радуются вместе с ней.
А потом ее сердце сильно забилось. Она уловила звук шагов позади. В один радостный момент она поднялась на ноги, широко раскрыла руки, показывая свою любовь, неограниченную преданность этой… этой молодой девушке? Что-то внутри незнакомого ей разума, казалось, пришло в замешательство.
Большая часть которого была отдана определению совершенных качеств девушки, которая легко бежала по колышущейся траве: темным завиткам на ее шее, блестящим зеленым глазам под дугообразными бровями, ровной светящейся коже ее щек, когда она смеялась со своим возлюбленным, притворяясь, что убегает. Ее шаг был легким, как у эльфов!..
Преследуемая и преследователь упали вместе на мягкий ковер высокой травы… а потом все стало таким чувственным, что Елена, ее сознание в глубине разума незнакомца, начала подумывать как можно было все это, черт побери, прекратить.
Каждый раз, когда она прикладывала руку к своему виску, нащупывая его, ее обнимала и целовала, пока дыхание не сбивалось… Аллегра… так звали девушку, Аллегра.
И, конечно, Аллегра была красива, особенно если смотреть на нее глазами незнакомца.
Ее нежная кремовая кожа…
А потом шокированная также, когда она поняла, что базар исчез, он снова появился.
Она была Еленой, она ехала в паланкине с Деймоном, ее окружала какофония звуков — и тысяча различных запахов. Но она тяжело дышала и часть ее сознания все еще перекликалась с разумом Джона — так звали незнакомца — с любовью Джона к Аллегре.
— Но я по-прежнему не понимаю, — она причитала.
— Все просто, — сказал Деймон. — Ты прикладываешь пустой Звездный Шар, какого хочешь размера к виску, и вспоминаешь время, которое хочешь записать. Все остальное делает сам Звездный Шар.
Он махнул, не дав ей перебить, и наклонился вперед с озорством в его бездонных черных глазах.
— Возможно, тебе попался особенно жаркий летний день? — добавил он с намеком. — В этих паланкинах есть занавески, которые можно задернуть.
— Не глупи, Деймон, — ответила Елена, но чувства Джона перекрыли ее собственные, как волна, накрывающая прибрежный песок.
Она не хотела поцеловать Деймона, сказала она себе строго.
Она хотела поцеловать Стефана.
Но поскольку несколько мгновений назад она целовала Аллегру, это уже не казалось таким непререкаемым аргументом, как раньше.
— Не думаю, — начала она, все еще задыхаясь, когда Деймон приблизился к ней, — что это очень хорошая…
Легким движением дернув за веревку, Деймон освободил ее руки. Он бы снял веревку с обоих запястий, но Елена сразу же развернулась, поддерживая себя одной рукой. Она нуждалась в опоре.
В нынешних обстоятельствах, действительно, не было что-либо более значимого — или более волнующего — чем то, что сделал Деймон.
Он не занавесил паланкин, но Бонни и Мередит ехали позади и не могли ничего видеть.
не могли проникнуть в разум Елены.
Она почувствовала теплые руки, обнимающие ее, и инстинктивно устроилась в них поудобнее. Она почувствовала, как ее накрыла волна чистой любви и обожания по отношению к Деймону, к его пониманию, что она никогда не смогла бы сделать, если бы была рабыней, а он — ее хозяином.
«Мы с тобой никому не подчиняемся», — услышала она его голос в своей голове и вспомнила, что когда притупляла свои «читающие чужой разум» способности, она забыла перекрыть доступ для него.
Ох, ну может это как раз пригодится…
«Нам обоим нравится поклонение», — телепатически ответила она и почувствовала его смех на своих губах, как подтверждение своей правоты. Не было ничего слаще в ее жизни в эти дни, чем поцелуи Деймона. Она могла бы дрейфовать как сейчас вечно, забыв о внешнем мире. И это было хорошо, потому что у нее было впечатление, что там, во внешнем мире, очень много депрессии и не слишком много счастья. Но если бы она всегда могла возвращаться к этому, этому желанному, этому сладостному, этому экстазу…
Елена резко двинулась в паланкине, так внезапно нагрузив своим весом, что перевозчики, пошатнувшись, чуть было не упали от тяжести.
— Подонок, — прошептала она злобно.
Они были по-прежнему психически связаны, и она была рада видеть сквозь глаза Деймона, что она была похожа на мстительную Афродиту: ее золотые волосы поднялись и развевались позади нее, как во время грозы, ее глаза сияли фиолетовым светом в стихийной ярости. И теперь, что хуже всего, эта богиня от него отвернулась.
— Даже на один день, — сказала она, — ты не можешь сдержать свое обещание.
— Я ничего не делал! Я не Воздействовал на тебя, Елена!
— Не зови меня так. У нас теперь, профессиональные отношения. Я называю тебя — господин. Ты называешь меня: «рабыня», «собака», или как тебе заблагорассудиться.
— Если теперь у нас профессиональные отношения рабыни и господина, — сказал Деймон раздраженно, — тогда, я могу просто приказать тебе…
— Попробуй! — Елена приподняла уголки губ, что на самом деле, не было улыбкой. — Почему бы тебе не сделать так, и просто увидеть, что из этого получится?
Глава 15
Деймон явно решил отдаться на милость правосудия и принял тот жалостливый вид человека, лишенного душевного равновесия, который отлично удавался ему в любой ситуации.
— Я на самом деле не пытался влиять на тебя, — повторил он, но потом добавил быстро: — Может, я просто сменю тему и расскажу тебе поподробнее о Звездном шаре?
— Это, — сказала Елена ледяным тоном, — может быть хорошей идеей.
— Что ж, шары делают запись прямо с твоих нейронов, понимаешь? С нервных клеток твоего мозга. Все, что ты когда-либо испытывала, хранится где-то там, а Шар просто записывает.
— Получается, можно всегда помнить что-то и пересматривать снова и снова, как кино? — спросила Елена. Она теребила свою вуаль, закрывая лицо от Деймона, и думала о том, что можно было бы отдать Звездный Шар Аларику и Мередит перед их свадьбой.
— Нет, — сказал Деймон угрюмо. — Не так. Во-первых, воспоминания уходят от тебя, мы говорим об игрушке китцуна, помнишь? Если шар заберет что-то у тебя, ты сама уже не будешь ничего помнить об этом событии. Во-вторых, «запись» на шаре постепенно исчезает, от времени, из-за использования, и еще каких-то факторов, которые никому до конца не известны. В любом случае, шар становится мутным, ощущения, слабеют, и, в конце концов, остается простой хрустальный шарик.
— Но тот бедный мужчина продавал день своей жизни! Прекрасный день! Я думаю, он хотел бы сохранить его.
— Ты его видела.
— Да.
Елена снова представила себе грязного, измученного, серолицего старика. При мысли о том, что когда-то он был тем самым смеющимся, счастливым молодым Джоном, которого она ощутила благодаря Шару, девушка почувствовала, словно по спине провели кубиком льда.
— Как грустно! — продолжила она, имея в виду совсем не воспоминание.
