ли это иметь отношение к тому, о чем говорил Решетов? Об этой форточке, которую себе Черных сделал на завтра?
– Запросто. Правда, может быть и другое: на это время он просто запланировал полежать в комнате отдыха на диванчике или чтобы ему помассировали спину.
– Тоже запросто. Но для этого, Глеб, совсем не обязательно делать форточку и передвигать важные встречи.
– Да, да, да, Федор Филиппович! Неужели генерал Решетов не может спросить у хозяина напрямую, для чего тот высвободил время?
– Наверное, не может. Ладно, сейчас я позвоню Решетову.
Потапчук выудил из своего неизменного портфеля «мотороллу», набрал номер.
– Андрей Николаевич, ты где, в машине?
– В ней, в ней.
– Слушай, все-таки обязательно надо узнать у Черных, где он собирается провести этот час.
– Какой час?
– Ну форточку, форточку!
– А-а. Как же я это, по-твоему, узнаю, Федор Филиппович?
– Твои трудности, Андрей Николаевич, ты отвечаешь за его безопасность, а не я.
– Еще какие трудности. К нему вообще лучше с подобными вопросами не подходить, он сразу же начинает злиться, орать, чтоб не лезли в душу.
– Плюнь на это, Андрей Николаевич! Скажи, что его жизнь в опасности.
– Тогда он мне скажет, что это проблемы службы безопасности, а не его личные.
– Так ты ему и объясни, что выполняешь служебные обязанности и потому предупреждаешь.
– Ну ладно, не учи меня, Федор Филиппович, я постараюсь. Тем более, через полчаса я его увижу.
– Вот и давай, действуй.
– А ты мне не приказывай, не начальник.
– Помню, помню, извини.
Полчаса Глеб и генерал Потапчук пили кофе, курили и не произнесли ни единого слова. Молчанка уже становилась невыносимой пыткой. Глеб то и дело поглядывал на часы, то и дело на часы поглядывал и Потапчук.
– Хуже нет, – прервал молчание генерал, – чего-то ждать. Особенно когда не знаешь, чего ждешь.
– Да, это противно, Федор Филиппович, я с вами согласен.
Развить эту глубокую мысль не дал телефонный звонок.
– Слушаю! – сказал Потапчук. – Ты…
– Я выяснил. Правда, стоило мне все это…
– Ну ладно, Андрей Николаевич, не торгуйся, говори, что выяснил.
– Завтра в это время Степаныч собирается посетить кладбище.
– Какое кладбище? Чего он там забыл?
– Завтра десятая годовщина со дня смерти его матери.
– Десятая? И где она похоронена?
– На Ваганькове.
– Черт подери, так это же в городе!
– Вот я тебе и говорю, – хмыкнул Решетов.
– Ладно, я тебе перезвоню. Спасибо за информацию. Между прочим, что он тебе сказал?
– Он сказал, что мы его лишили всякой личной жизни и чтобы на кладбище никого из нас не было.
– Мало ли что он сказал! Ну спасибо тебе еще раз.
Если появится еще что-нибудь – звони.
– Хорошо.
Решетов отключил телефон.
Федор Филиппович пересказал Глебу то, что узнал от Решетова. Глеб торжествующе воскликнул:
– Я же вам говорил, Федор Филиппович!
– Что ты мне говорил?
– Я говорил вам, что Барби знает какой-то секрет.
Вот он, тот секрет!
– Как она о нем могла узнать?
– Какая разница, – Глеб улыбался. Его настроение сразу же улучшилось. Вот это всегда было ему по душе – определенность, когда получаешь возможность действовать с открытыми глазами. – Здорово! Просто замечательно!
– Я тебя не совсем понимаю.
– А что тут понимать, Федор Филиппович? Это как дважды два. Ведь давным-давно всем известно, вернее тем, кто интересуется нашим нефтяником, что завтра, то есть шестнадцатого января, исполняется десять лет со дня смерти его матери. Он никогда не пропускал этой даты и каждый раз непременно приходит на могилу. Во г вам разгадка, и Барби надо искать именно там.
Так что запускаем наш вариант. Конечно же, он рискован, но тем не менее. А сейчас, извините, Федор Филиппович, я хочу поехать на кладбище. А вы еще раз свяжитесь с генералом Решетовым и скажите ему, что мы воспользуемся второй машиной Черных и двумя джипами с охраной. Мы должны попасть на кладбище хотя бы на полчаса раньше, чем там появится Черных.
– Да, гениально ты придумал, Глеб!
– Я за это получаю деньги, генерал. И к тому же мне это очень нравится – придумывать. Неплохо бы еще реализовывать задуманное.
– Тогда за дело! – у генерала Потапчука тоже поднялось настроение, и его уже охватил охотничий азарт.
Он чувствовал, что добыча близка, что еще один день – и Барби будет у них в руках.
– Но, Глеб, надеюсь, ты понимаешь, что ее надо взять живой?
– Думаю, генерал, это ничего не изменит – живой ли мы ее возьмем, или…
– Почему же не изменит?
– Она все равно ничего не скажет.
– Вот это уж предоставь моим людям. Думаю, она выложит все.
– Сомневаюсь.
– И все-таки надо попробовать взять ее живой.
Глеб сунул за брючный ремень свой армейский кольт. Генерал хмыкнул, увидев оружие в руках Глеба.
– Да, генерал, теперь я его буду носить с собой.
– Пожалуйста, пожалуйста. Я уверен, что ты не станешь стрелять в голубей.
– Я тоже в этом уверен.
С этими словами генерал Потапчук и Сиверов покинули конспиративную квартиру. На лифте спустились вниз, Глеб сел в свой автомобиль, генерал устроился на переднем сиденье и попросил подкинуть его до перекрестка, где стояла черная «волга» с двумя антеннами и за рулем дремал водитель генерала.
Глава 23
Пятнадцатого января, когда Москва еще тонула в утренних сумерках, когда люди спешили на работу, Марина села в свой «ниссан», запустила двигатель и, обогревая выстуженный за ночь салон, включила печку. Она медленно отъехала от гостиницы «Украина». Ее путь лежал на Ваганьковское кладбище. Она собиралась попасть туда еще раз до того, как все должно решиться.
Нужно было наметить окончательный план действий и подготовить надежные пути отхода.
На этом старом знаменитом московском кладбище была небольшая церквушка с колокольней. Могила, которая интересовала Барби, по идее должна была неплохо просматриваться с церковной колокольни.
Марина брела по аллее, прислушиваясь к поскрипыванию снега под ногами. Она была спокойна и уверена в себе.
У церкви толпились люди, и Марина, сама не ведая зачем, направилась сперва туда. Она не имела привычки посещать храмы, не была религиозной, но какая-то сила подталкивала сейчас Марину к
