– Я бы с удовольствием.
И вновь чихнул. Все засмеялись.
Майя тоже встала. Подошла к окну. Солнце уже скрылось за крышами, и вечерние сумерки заполнили расщелину улицы, образовав в ее низине темный винный осадок закатного света.
– А вообще-то я согласна с Варей, – вдруг произнесла она. – Я думаю…
Она не успела договорить, у Зиса зазвонил телефон. Он извинился и достал трубку из кармана.
– Алло, я слушаю.
Несколько минут на кухне было тихо. Только Варя пыхтела, уничтожая шоколадную башню, и голубая астра газа гудела на плите. Запах кофе постепенно наплывал на сидящих за столом.
– Я понял, – Зис отключил телефон. Помолчал.
– Что-то случилось? – спросила Зинаида.
– Да, – Зис повернулся к Майе. – Умер Вольский.
– А кто это? – звонко спросила Варя.
– Варвара! – одернула ее Зинаида.
– Вольский – бывший муж моей сестры, – произнесла Майя.
В это мгновение коричневая пенистая жидкость перевалила через край турки и, шипя, полилась на газовый цветок. Неприятный запах заполнил кухню. Голос Зинаиды прозвучал, словно в каком-то отдалении.
– Мне очень жаль…
В приемной стоматолога сидели двое. Высокий тощий мужчина с потертым портфелем и второй, коротенький и широколицый. В кабинете явно кипела работа – что-то звякало, цокало, падало, звенело и жужжало. Широколицый поежился, поглядывая на дверь.
– Не понимаю…– пробормотал он.
– Чего-й? – глуховато переспросил его гражданин с портфелем.
– Да не понимаю я, – повысил голос его собеседник. – Чего он шурует-то по воскресеньям?
– А чего делать-то, – пророкотал гражданин. – Делов-то, делов. Вон у меня, – он тряхнул своим портфелем. – За одну неделю накопилось! Тьмы!
– И чего?
– Ой, и не спрашивайте! – отмахнулся тот. – Да все одно и то же – сплошные трагедии. Ничего нового. Ну вот просто ничего. Сам обижается, – покосился он в сторону двери. – Говорит, так редко теперь что-то особенное попадается. Из последних, такое дело – семья, ищут пропавшую дочь. На все готовы. Вернее, отец на все готов. Совсем отчаялся. Невинных людей убивает. Не понимает, что не видать ему дочки, если пошел таким путем. Не знаю, на что надеется. Мать с другой девочкой как-то по-своему, осторожно действуют. Боятся навредить. За отца переживают. А бабка, мать его, никому из них помогать не хочет. Знает, чем все кончится. Ждет.
– Да, дела… – широколицый покосился в сторону двери. Внезапно он придвинулся к своему собеседнику и сменил тему.
– Послушайте, а вы не в курсе, зачем все это – стоматология, запахи ужасные, инструменты такие гадкие? Неужели уже все перепробовали?
За дверью что-то упало. Оба вздрогнули.
– А вы что, – повысил голос мужчина с портфелем. – Из тех, кто этот маскарад с крыльями хочет вернуть?
– Нет, что вы! Что вы! – испуганно замахал руками его собеседник. – Я первый был против! Это же сколько пыли, тяжесть страшная, передвигаться невозможно. Ни в окно, ни в дверь ни войти, ни выйти! Спина болит. Ужас! Но, понимаете, – он замялся. – С другой стороны, стоматология… Как-то странно. Все- таки такие уважаемые силы. И вдруг какие-то зубы.
Высокий прокашлялся, поправил прическу, погладил край портфеля.
– А знаете, – подумав, произнес он. – Я их понимаю. Невозможно столько времени ко всему этому серьезно относиться. Ну и потом, ведь с этими зубами то же самое, что и с делами душевными. Никто ни о том, ни о другом заранее не печется. Дождутся, когда все развалится, только тогда и обращаются. Приходят – тихие, смирные, холодные от страха. А их тут и лечат, и спасают. Красота!
В этот момент дверь в кабинет с треском распахнулась, и на пороге встал врач, тот самый, который ровнял Майе пломбы. На нем развевался халат, и седая прядь волос летела из-под мятого белого колпака. Оба вскочили со своих мест и вытянулись в струнку. Врач вытер руки о край одежды и, сверкнув золотым зубом, скомандовал:
– Ну, чего, друзья мои, готовы? Тогда пошли! Такое дело… Без вас не расхлебать…
Посетители переглянулись и радостно поспешили навстречу этому странному врачу.
На похороны Антона Майя приехала в каком-то исступленном состоянии. Возможно, она не выспалась или опять перепила кофе, а может, ее напугали соседи, которые с утра почему-то сбились птичьей стайкой у подъезда и что-то возбужденно обсуждали, тыча руками в сторону дома. Стоило Майе показаться на пороге, как все повернулись к ней и на мгновение замолчали. Кто-то сверился с бумагами и гаркнул: «Это из 21!» И все опять заволновались, на этот раз подзывая ее к себе. Она сделала вид, что страшно торопится, постучала пальцем по пустому запястью и полезла в свою машину. Ей негодующе заорали вслед о том, что вот из-за таких, как она, они не могут сплотиться, организоваться и чему-то там противостоять, но Майя нажала на газ, и вся кудахчущая компания осталась позади.
На кладбище она для начала, если здесь вообще уместно говорить о каком-то начале, перепутала
