баррикаду в рост человека, убив троянского воина страшным ударом топора по голове. Его немедленно уложили, но за ним немедленно последовали еще два критянина. Один поскользнулся, упал на поехавших под ногами досках и камнях баррикады, и его пронзил в бок троянский воин. Другой ухитрился сделать дикий замах мечом, прежде чем был оглушен ударом щита и лишился половины головы.
Каллиадес повернулся, чтобы отправиться на поиски фракийцев, и обнаружил, что те уже ожидают в нескольких шагах от него. Они раскрасили лица для битвы и были вооружены до зубов, в том числе и мальчик-царь Перикл.
— Это не продлится долго, — заметил Хиллас, шагнув вперед и махнув рукой в сторону баррикады. — Когда она падет, мы будем ждать. Баррикада из плоти и крови будет прочней, чем баррикада из камня и дерева.
— Нам нужны еще лучники, — сказал ему Каллиадес. — Враги на бойцовой площадке — отличные мишени для твоих стрел.
Юный Перикл шагнул вперед.
— Я и мои лучники пойдем туда, где мы нужны. Куда ты хочешь, чтобы мы отправились?
Каллиадес мысленно разрывался на части. Если он отправит юного царя и его фракийцев на крышу дома, те окажутся в ловушке, когда прорвутся враги. Но если он поставит их на стене, вдоль которой они смогут спастись в случае необходимости, там не будет прикрытия от вражеских стрел.
— Не тревожься о моей безопасности, Каллиадес, — нетерпеливо сказал молодой человек, видя его колебания. — Поставь нас туда, где мы нужны. Я буду рисковать вместе со своими людьми.
— Сколько вас?
— Только восемь лучников и в придачу Пенфиселея.
Только теперь Каллиадес понял, что один из лучников, стоящий чуть в стороне от мужчин, — женщина с суровым лицом, которую он видел на первой тренировке Андромахи. Пенфиселея носила короткий кожаный панцирь поверх белой туники, на плече ее висел фригийский лук. В руке она держала два колчана.
— Пенфиселея — одна из прислужниц Андромахи. У нее чудесный природный дар владения луком, — объяснил юный Перикл, чуть покраснев. — Она будет ценной воительницей.
Каллиадес гадал: что остальные фракийцы думают об этом пополнении?
— Почему ты не ушла из города, когда у тебя была возможность? — спросил он женщину.
— Мой отец, Урсос, отдал жизнь за Трою, — ответила она. Голос ее был сипловатым, на Каллиадеса из-под тяжелых бровей взглянули пронизывающие зеленые глаза. — Я не могу поступить иначе.
Каллиадес вдруг вспомнил Пирию. «Да, — подумал он, — она была бы сейчас здесь со своим луком».
— Идите на стену к востоку от ворот, — сказал он Периклу. — Если вы будете стоять далеко от края стены, у вас будет хоть какая-то защита от вражеских стрел.
Битва за баррикаду продолжалась весь день и далеко не сразу закончилась после заката. К счастью для осажденных защитников Трои, ночь была безлунной и беззвездной. Сражение некоторое время продолжалось при свете факелов, но наконец вражеским отрядам приказали вернуться к воротам. Троянцы немедленно начали чинить разрушенные днем укрепления.
В ожидании, пока закончится ночь, Каллиадес и Банокл пошли к храму Афины, где раздавали еду и воду. Они ждали своей очереди в темноте. Вокруг них спали, растянувшись на земле, измученные люди. Другие сидели маленькими группками, слишком усталые, чтобы разговаривать, и просто смотрели в пространство погасшими глазами.
— Хлеб с долгоносиками и глоток воды, — фыркнул Банокл, стаскивая с головы шлем и почесывая в мокрых от пота светлых волосах. — Мужчина не может сражаться весь день на такой жратве.
— Если Агамемнон будет сдерживать свои войска еще десять дней, у нас не останется даже хлеба с долгоносиками, на котором можно будет сражаться.
— Но план его был хорош, верно? Троянские конники. Кто бы не открыл для них ворота, когда они вот так скакали?
Банокл восхищенно потряс головой.
— Я вижу в этом замысел Одиссея, — ответил Каллиадес. — У него изворотливый ум.
— Ты забываешь иногда, на чьей стороне сражаешься? — спросил вдруг Банокл.
Каллиадес нахмурился.
— Нет, но я понимаю, о чем ты. Мы видим, как гибнут микенские воины, перебираясь через баррикаду, и знаем, что некоторые из них были нашими товарищами. Если бы наша судьба повернулась слегка по-другому, мы были бы сейчас на другой стороне.
— Я не об этом, — Банокл покачал головой. — Я имел в виду: за что мы сражаемся? За Трою? От нее ничего не осталось. Нижний город разрушен, и большая часть верхнего тоже. Говорят, царь Агамемнон хочет заполучить сокровища Приама, но Полит рассказал нам, что в сокровищнице ничего не осталось. Итак, мы сражаемся, чтобы спасти царя? Но он даже не сознает теперь, кто он.
Банокл снова почесал голову.
— Вообще-то это неважно. Мы воины, ты и я, и мы выбрали, за кого сражаться, и будем продолжать сражаться до тех пор, пока не победим или не погибнем. Я просто гадал…
Он не договорил.
Каллиадес сам думал обо всем этом, стоя в очереди за едой. Они бежали из микенских земель, спасаясь от ярости Агамемнона, и с тех пор шли по пути наименьшего сопротивления. Они присоединились к Одиссею, державшему путь в Трою, потому что тот предложил им способ убраться с пиратского острова. Благодаря изменчивой воле богов они очутились здесь, чтобы спасти Андромаху, когда на нее напали наемные убийцы. За это их приняли в Троянскую конницу Гектора. Каллиадес улыбнулся про себя. И непостижимый успех Банокла в роли командира спас их от клыков смерти во время поражения при Карпее, в Дардании и под стенами Трои.
Он покачал головой и засмеялся: смех его эхом отдался на другом конце площади, заставив усталых воинов удивленно повернуть головы к нему.
— Нам упорно сопутствует удача в сражениях, тебе и мне, — ответил другу Каллиадес. — Только боги знают почему.
Банокл не ответил, и Каллиадес повернулся, чтобы посмотреть на него.
— Я бы все это отдал за то, чтобы вернуть Рыжую, — печально сказал могучий воин.
Ночью ситуация зашла в тупик: захватчики удерживали Скейские ворота, защитники удерживали баррикаду в сорока шагах от ворот. Из темноты доносились издевки и насмешки отрядов Агамемнона; некоторые из его воинов еще только должны были увидеть битву, и им не терпелось выступить.
Едва занялся рассвет, Каллиадес и Банокл заняли места за баррикадой. Каллиадес проверил крепления своего нагрудника, поправил на голове шлем, поднял меч Аргуриоса и стал ждать, когда чернота уступит место темно-серой мути. Банокл размахивал мечом из стороны в сторону, разминая мускулы плеч, и бросал соседям:
— Посторонитесь, вы, любовники овец!
Потом через баррикаду начали карабкаться вражеские воины.
Каллиадес отбил выпад чужого меча, потом обеими руками направил свой меч вниз, в шею врага. Он вытащил оружие как раз вовремя, чтобы отразить рубящий удар. Брошенная кем-то пика отскочила от края щита Каллиадеса, всего на волосок разминувшись с его головой. Меч его рванулся вперед и повернулся, выпотрошив атакующего, который упал, вопя, у его ног. Каллиадес вскинул щит, чтобы прикрыться от убийственного замаха, потом его клинок рассек воздух и вышиб мозги человеку, потерявшему шлем. Он почувствовал обжигающую боль в ноге и увидел, что раненый у его ног, одной рукой придерживая свои внутренности, второй рукой вонзил кинжал в его бедро. Каллиадес вогнал меч в шею этого человека.
Рядом с ним Банокл внезапно вспрыгнул на баррикаду и двумя великолепными рубящими ударами вспорол глотки двум нападающим, взобравшимся на самый верх. Потом снова спрыгнул и ухмыльнулся Каллиадесу.
Утро подходило к концу, защитники справа и слева от двух друзей падали, и их заменяли другие,
