все вместе отплывем к Семи Холмам, и ты сможешь выкинуть все мысли о Кассандре и видениях из головы.
Гершом посмотрел Геликаону в глаза.
— Что тебя так пугает в пророчествах, друг мой? — мягко спросил он.
— Я их не боюсь. Я просто не верю в них. Я тоже употреблял опиум и видел крутящиеся цветные пятна. Я видел лица людей, внезапно распускающиеся, как цветы, и слышал, как собаки тявкают на чужестранных языках, которые я почти понимал. Я видел однажды, как человек упал на пол и превратился в десяток лягушек. Думаешь, он и вправду превратился в лягушек? Или это опиум помутил мой рассудок?
— Он и впрямь помутил твой рассудок, — согласился Гершом. — Как помутил и мой. С этим я не спорю. Если никто не пришел за мной на этом корабле, Золотой, тогда я отплыву на «Ксантосе».
— Хорошо, — сказал Геликаон, хлопнув друга по плечу. — После рассвета, когда мы отплывем, я припомню эту беседу и посмеюсь над тобой. А теперь давай вернемся к костру. Этот морской ветер леденит мою кровь.
Несмотря на свой легкомысленный тон, Геликаон ощущал напряжение и тревогу, когда они шли обратно к кострам. Он пристально посмотрел на египетский корабль. Там никто не двигался, вся команда спала на берегу.
Гершом добавил сухих веточек в светящиеся угли угасающего костра. Пламя взметнулось вверх. Он вытянулся на песке и почти сразу заснул.
Геликаон набросил на плечи толстое одеяло и сел у маленького огня. Облака начали собираться в небе на востоке, небо потемнело, когда они закрыли луну. Вскоре начал накрапывать дождь. Геликаон сидел один, и на душе у него было тяжело.
Могучий египтянин занял прочное место в сердце Геликаона, какое прежде занимал и Зидантос, и дарданский царь внезапно понял, что горюет о потере друга, уверовав, что народ пустынников явится за Гершомом утром. С тех пор, как «Ксантос» спас Гершома, вытащив из моря, тот стал бесценным членом команды галеры, правой рукой Геликаона и его другом, одним из тех, кому Геликаон не только доверял свою жизнь, но и с кем делился своими чувствами, страхами и надеждами. Гершом не раз его спасал, и не только в битве: он привел Предсказателя с целительными личинками, вылечившего Геликаона после нападения наемных убийц.
Вспомнив о том, как он лежал беспомощный во дворце Гектора и как Андромаха нянчилась с ним, Геликаон снова подумал о своей любимой, повернулся и опять взглянул на горную тропу в надежде увидеть спускающуюся по ней Андромаху. Но было еще слишком темно и туманно, чтобы ясно видеть, поэтому Геликаон плотней закутался в одеяло и стал терпеливо ждать первых проблесков света.
Почти рассвело, лагерные костры звездами мерцали на берегу далеко внизу, указывая путь, когда Андромаха зашагала по тропе с утеса. Земля была неровной, в нескольких местах тропа сужалась и была в колдобинах. Низкие облака закрыли луну; обратный путь к кораблю становился опасным.
Начался дождь, сперва небольшой, но вскоре тропа сделалась скользкой и предательски опасной. Поднявшийся ветер трепал зеленый хитон Андромахи и одолженный ею плащ.
Потом дождь превратился в ливень, колючий и холодный, обжигающий лицо и руки. Андромаха пошла еще медленней, придерживаясь одной рукой за рыхлый склон утеса. Ее обутые в сандалии ноги скользили по мокрой земле. Ей не терпелось вернуться к Геликаону и «Ксантосу», но в конце концов ей все- таки пришлось остановиться.
Присев, она плотно закуталась в плащ.
Сидя в одиночестве на тропе, Андромаха задумалась обо всех событиях минувшего дня. Она боялась снова увидеть Ифигению, помня свою нелюбовь к холодной, безжалостной микенке. Теперь Андромаха смотрела на нее по-другому. Только ли потому, что жрица умирала? Позволило ли осознание этого увидеть старую женщину более ясными глазами? Или ее отношение к жрице изменила обычная жалость?
Большинство женщин, посланных на Теру, не желали служить полубогу, многие из них плакали оттого, что их вырвали из знакомого мира, мира грез, лишив надежды иметь любовь и семью. Может, Ифигения тоже когда-то была такой женщиной. Андромаха снова мысленно увидела, как Кассандра опустилась на колени рядом со жрицей и положила голову ей на колени. Ифигения погладила тогда девушку по волосам, а Андромаха посмотрела в лицо жрицы, и ей показалось, что на лице этом написано сожаление. Может, Ифигения, позволив себе эту единственную ласку, думала в тот момент о своей пустой жизни, об отобранной у нее возможности иметь собственных детей?
Дождь начал стихать, и Андромаха приготовилась продолжить спуск, как вдруг увидела над собой какое-то движение. Это Кассандра небрежно шагала вниз по самому краю тропы. У Андромахи перехватило дыхание. Кассандра заметила ее и помахала рукой.
— Красивая ночь, — крикнула она. — Такая волнующая!
Андромаха протянула руку и притянула девушку к себе.
— Что ты здесь делаешь? Тут опасно!
— Мне нужно было повидаться с тобой, прежде чем ты покинешь остров. Ты говорила с Каллиопой?
Андромаха вздохнула. Она похоронила кости под деревом и плакала, вспоминая об их с Каллиопой любви.
— Да, — ответила она срывающимся голосом. — Я сказала, что скучала по ней и что всегда буду ее помнить. Думаешь, она меня слышала?
— Не знаю. Меня там не было, — жизнерадостно сказала Кассандра. — Я пыталась поговорить с Ксидоросом, но его тут нет. Как думаешь, это потому, что мужчин не пускают на остров?
Андромаха обняла девушку и поцеловала.
— Ты будешь здесь счастлива? — спросила она.
Кассандра вывернулась из ее объятий.
— Тебе надо кое-что сказать Геликаону, — настойчиво проговорила она. — Он должен отправиться на пиратские острова. Там будет Одиссей. И Ахилл.
— Мы здесь не для того, чтобы сражаться, Кассандра.
— Но на Итаку напали, и Пенелопу взяли в плен. Ее избивали и мучили. Одиссей отправится туда и погибнет, если Геликаон не поможет ему.
Ветер стих, холодная тишина воцарилась на склоне утеса. Андромаха почти слышала стук своего сердца.
Одиссей был самым старым другом Геликаона, но теперь он сделался врагом. Если Одиссею и Ахиллу суждено умереть, это ослабит силы микенцев, может быть, смертельно ослабит и, возможно, спасет Трою.
Молчание все тянулось. Андромаха увидела, что Кассандра наблюдает за ней, и ощутила укол вины.
— Мне нужно подумать об этом, — сказала она, не в силах встретиться взглядом с сестрой.
— О чем тут думать? — спросила девушка. — Пенелопа — замечательная женщина, и она носит сына Одиссея.
— Дело не только в Пенелопе. Есть и другие обстоятельства. Выживание Трои, например.
— А, другое обстоятельство, — тихо проговорила Кассандра, — насколько странные существа — люди.
Андромаха покраснела.
— Нет ничего странного в желании защитить тех, кого мы любим.
— Об этом я и говорю. Геликаон любит Одиссея и Пенелопу. И ты знаешь, что, если расскажешь ему все, он ринется к ним на помощь. Точно так же, как он рисковал жизнью, чтобы прийти к тебе, когда микенцы напали на Трою. Он герой и всегда будет стремиться защитить тех, кого любит.
Андромаха удержалась от сердитого ответа. Сделав глубокий вдох, она сказала:
— Скажи мне, что смерти Одиссея и Ахилла не спасут Трою.
Кассандра покачала головой.
— Нет, этого я тебе не скажу. Все, что я знаю, — это что Одиссей рвется к своей погибели. А это то, чего хотят пираты. Их главарь — кровный враг Одиссея. Теперь на Итаке почти две сотни воинов. У Одиссея
