Одиссей опустился на одно колено; сердце его разрывалось. По ту сторону круга он увидел, как Тибио, щитоносец Ахилла, сделал то же самое, а за ним и все мирмидонцы. Потом один за другим все окружавшие поле боя, до последнего человека, опустились на колени в знак уважения к двум великим воинам.
Остался стоять лишь Агамемнон. Он сердито повернулся и пошел прочь.
Одиссей склонил голову, сердце его сжималось от мысли о том, какую роль он сыграл в смерти двух героев.
Потом в тишине он услышал шипящий звук. Во рву перед ним угли гасли, выбрасывая облачка пара. Одиссей поднял глаза к небу. Незаметно для всех, пока шла титаническая битва, наверху собрались грозовые тучи. Прямо на глазах Одиссея становилось все темней, потом раздался оглушительный удар грома, в небе над троянскими стенами мелькнула молния. Небеса разверзлись, и хлынул дождь.
Одиссей понятия не имел, сколько он простоял на коленях, в грязи, под дождем. В конце концов он начал сознавать, что рядом ходят люди, и устало открыл глаза. Мирмидонцы собрались вокруг Ахилла, готовясь его унести.
Одиссей поднялся и пошел к арене. Рыжебородый Тибио стоял возле тела Гектора.
— Ты вернешь Гектора в его город? — спросил Одиссей.
— Верну, царь, — ответил воин. — Если бы великий Ахилл был жив, он бы с честью вернул павшего героя. А потом я заберу мирмидонцев, и мы отплывем домой. Наш царь пойдет на погребальный костер, но не в этом проклятом месте.
Одиссей кивнул. Внезапно он понял, что люди вокруг него замолчали и что единственный звук, который он слышит, — это стук дождя по металлическим доспехам. Он поднял глаза и увидел Андромаху. Она шла к ним сквозь дождь, облаченная в длинный хитон цвета алого пламени, с высоко поднятой головой.
Андромаха подошла к Одиссею. Лицо ее было бледным, волосы облепили голову и плечи, но он подумал, что перед ним самая красивая женщина из всех, кого он когда-либо видел. «Геликаон прав, — подумал он. — Ты и вправду богиня».
Андромаха посмотрела на тело Гектора, а когда снова подняла глаза на Одиссея, они были полны слез.
— Ну, Рассказчик историй? Ты доволен делами этого дня?
— Двое моих друзей мертвы. Какого ответа ты от меня ждешь, девочка?
— Ответа, что теперь все кончится, что ты вернешься на свои корабли и отправишься домой.
— Я вернусь на свои корабли и отправлюсь домой.
Она недоверчиво выгнула брови.
— Неужели?
— Итакийцы покидают это место, — ответил он. — Я не верю, что жрец по собственной воле отравил клинок, убивший Ахилла.
Одиссей испытующе посмотрел на Тибио, и тот покачал головой.
— Я подозреваю в этом руку Агамемнона, — согласился Тибио. — То было злое дело.
— Это мирмидонец Тибио, — сказал Одиссей Андромахе. — Он позаботится о том, чтобы тело Гектора с почестями вернули в город. Потом соберет армию Ахилла и вернется домой, в Фесаллию. А я вернусь к Пенелопе и моему новому сыну, который родится на праздник Деметры.
Он увидел надежду в серых глазах Андромахи и быстро ее погасил.
— Мы когда-то заключили соглашение, ты и я, говорить друг другу только правду.
Она кивнула, вспомнив бухту Голубых Сов, где они впервые встретились.
— Агамемнон не вернется домой со своими армиями и флотами. Троя падет, Андромаха. Дождь тебя не спасет. По правде сказать, дождь означает всего лишь, что все в городе будут убиты раньше, чем умрут от жажды.
У нее перехватило дыхание от этих грубых слов.
— Трою нельзя спасти.
Одиссей посмотрел на слушающих его воинов и снова взглянул в глаза Андромахи.
— Но если ты хочешь спасти своего сына, — сказал он, — посмотри на север.
Он отвернулся и оставил ее стоять, убитую горем, под дождем.
Агамемнон был взбешен. Он шагал по дороге ко дворцу, окруженный микенскими воинами и последними двумя бойцами отборного отряда. «Неужели никто не может выполнить простейший план?» — думал он. Жрецу полагалось незаметно смазать клинок ядом, пока все наблюдали за битвой, потом бросить фиал в горящие угли. Вместо этого он из жадности оставил фиал себе, и жадность его погубила. А что касается докучливого Одиссея, с ним давно уже следовало бы разобраться. Теперь его полезность не окупала его въедливости.
Агамемнон стремительно вошел в мегарон, где уже собрались цари, весело осушая кубки с вином. Когда они увидели Агамемнона, веселье их угасло. Он знал, что цари считают его труднопредсказуемым человеком, и это радовало его.
Агамемнон осмотрелся, вздохнул и покачал головой.
— Наш великий Ахилл мертв, — печально сказал он. — Величайший из наших воинов пал жертвой предательства.
Кайгонес из Ликии посмотрел на него, прищурясь.
— Да, такая трагедия для всех нас, — сухо заметил он.
— Я слышал, мирмидонцы говорят, что теперь они уплывут отсюда и заберут тело Ахилла домой, — заплетающимся языком проговорил Менелай.
Он большую часть дня поглощал неразбавленное вино.
— Нам не нужны мирмидонцы. Тем больше добычи достанется остальным, — с удовольствием сказал Идоменей.
Двери открылись, и вошел Одиссей в сопровождении старого Нестора. Царь Итаки с красным от гнева лицом подступил к Агамемнону.
— Убеди меня, царь, что ты не приказывал проклятому жрецу отравить меч Гектора! — взревел он.
Агамемнон спокойно ответил:
— Это безумие, Одиссей. Зачем я стал бы отравлять нашего лучшего воина?
— Затем, клянусь великим Зевсом, что для тебя никогда не было достаточно одной смерти. Ты хотел, чтобы они погибли оба! А если бы клинок Ахилла был отравлен, а Ахилл выжил бы и узнал об этом, он сам бы тебя убил, как собираюсь убить я за твои сегодняшние грязные делишки!
Агамемнон отскочил и вытащил меч, а его бойцы встали рядом с ним с мечами наготове. Царь битв был полностью готов к бою. Он давно уже надеялся увидеть, как надоедливый Одиссей лежит на полу, истекая кровью.
Вокруг них остальные цари положили руки на рукояти мечей, но Агамемнон потрясенно понял, что по крайней мере двое из них, старый Нестор и Менестеос из Афин, сердито смотрят на него.
С глубоким вздохом он примиряюще сказал:
— Твое горе ввело тебя в заблуждение, Одиссей. Сегодняшний день — трагедия для всех нас. Наш величайший воин Ахилл идет по Темной дороге. Такого, как он, мы никогда уже больше не увидим.
Ему снова вспомнились слова умирающего жреца в Пещере Крыльев, и он добавил:
— Век Героев проходит.
— Клянусь всеми ублюдочными богами, меня от всего этого тошнит, — сказал ему Одиссей. — Я забираю своих воинов и нынче же вечером возвращаюсь в бухту. На рассвете мы отплываем на Итаку.
Агамемнон почувствовал прилив облегчения и радости. «Толстый дурак наконец-то уходит, — подумал он. — Боги, должно быть, и вправду любят Микены».
Вслух же он холодно сказал:
— Итак, твоя клятва верности мне ничего не стоит, итакиец.
— Это не клятва моя ничего не стоит, а тот, кому она была дана, — пренебрежительно ответил
