всплыли в памяти. — Джим, у меня дурные новости. И, самое главное, нет доказательств. Так что тебе придется поверить мне на слово… или не поверить.
— Я тебе что, баба, чтоб ты мне серенады пел? — поинтересовался Гордон, нахмурившись. — Давай рассказывай.
— Есть подозрение… Джим, это мое подозрение, не более, что скоро эту станцию постигнет судьба… других.
— Четвертой и десятой?
— И седьмой.
— Вот дерьмо… Седьмая тоже? Я еще не смотрел новости, что прибыли с шаттлом. Сам знаешь, информацию мы получаем с опозданием. А там что случилось?
— То же самое. Я был там, Джим. И я один уцелел.
— Вот, значит, как… — Гордон встал, достал два небольших пузатых бокала, щедро плеснул коньяка. — За ребят.
— За них. — Денис понимал, что в такие моменты отказываться нельзя. Кто знает, может быть, пройдет совсем немного времени, и кто-то вот так же, в молчании, опрокинет рюмку коньяка в память о его грешной душе.
— Мир памяти…
Гордон с силой, едва не разбив в пыль, припечатал бокал к столу. А Денис, неожиданно для самого себя, начал рассказывать. Рассказывать все — и про суку Кейт, и про разговор с Директором… и даже про бегство с Земли по поддельной карточке. Не назвал лишь имена тех, кто помог —это не имело значения. И не стал пересказывать беседу со священником, уж очень она смахивала на бред.
Он и сам не знал, почему то, что следовало бы держать в тайне — отстранение от работы, скандальный репортаж, презрение со стороны тех, кто еще недавно с готовностью жал ему руку, — почему все это он сейчас рассказывает Гордону. Расчет на воинское братство? На это не стоит надеяться, они с Гордоном не дрались плечом к плечу — и ничем по большому счету друг другу не обязаны.
— Ясно… — протянул Гордон, когда Жаров закончил рассказ. — Ну, кое в чем я тебя успокою. Два часа назад пришел по закрытому каналу сигнал с «Кентавра», они вошли в систему. Шнайдер лично прибудет на «Сигму» через два дня… с мелочью. Он запросил, прибыл ли ты уже на станцию, и приказал сообщить, что твои права восстановлены.
Он поиграл желваками. И нехотя добавил:
— Временно. Но на это время — в полном объеме. Деталей он не объяснял. Я твои цифры, конечно, проверю. Охрану… охрану усилю, только вот некем мне ее усиливать. Кроме меня, как ты понимаешь, здесь еще двое зеленых сосунков… да ты еще вот. На борту «Кентавра» два десятка оперативников, и будем надеяться, что до их прибытия ничего серьезного не случится. Вот, держи. — Он толкнул к Денису бластер в кобуре. — Даст бог, не пригодится.
— Может, объявить общую тревогу?
— Ты смеешься? — скривился Гордон. — Если я хоть чуть-чуть прищемлю яйца этим головастикам из научной группы, они меня со свету сживут. У них, черт их дери, каждый эксперимент решающий, каждая теория — прорыв, а всякий, кто попытается им помешать обниматься с их чертовыми приборами, — враг номер один. Что бы там ни говорила Корпорация, а спецы не бунтуют только до тех пор, пока я не путаюсь у них под ногами. Ты просто не успел принять командование на «семерке», иначе ты бы меня понял.
— Не знал, что так все паршиво…
— Ага, еще узнаешь, Шеф Службы безопасности. — На лице Гордона появилась презрительная гримаса. — Одно название. Любое решение должен согласовывать… с двумя тупоумными старыми пердунами, которые давно в маразм впали. Объективности ради — во всем, что не касается их теорий. Нудаладно, может, Шнайдер прояснит ситуацию. Так… завтра поставлю тебя на дежурство, не возражаешь?
— Ни в коей мере.
— Ну и славно. Сейчас иди, хоть помойся толком с дороги да поспи. Учти, подниму рано. Ну… давай еще по глоточку, на дорогу.
Если каюты первого класса на «Кассиопее» блистали роскошью, втиснутой в весьма ограниченное пространство, то здесь все обстояло с точностью до наоборот. Каюта, по меркам глубокого космоса, была просторной, в ней успешно помещались не только кровать, удобное кресло и встроенный в стену шкаф, но и весьма неплохой санузел с душевой кабиной, стол с терминалом, еще два кресла для потенциальных посетителей, и при этом еще оставалось место, чтобы при ходьбе не биться об углы. Зато обстановка была поистине спартанской — каюта была нежилая и поэтому не успела обрасти той тысячей мелочей, превращающих казенную комнатушку в уютное, почти домашнее жилье. Никаких излишеств вроде гидроматрасов, встроенных в кресло массажеров, мини-бара и прочей лабуды здесь, конечно, не было. Зато за одной из панелей скрывался самый настоящий панцирный боевой скафандр. Последний раз эти игрушки Денис видел еще будучи в Десантном корпусе — да и тогда, если откровенно, имел доступ к гораздо более скромным моделям.
Он любовно провел пальцами по шероховатой буро-зеленой поверхности панциря. Вещь отменная, надежная настолько, насколько вообще может быть надежным индивидуальное защитное средство. В таком можно и в открытый космос, и в лютую жару реакторного отсека, и в поток жесткого излучения. С тех пор как были выпущены первые модели этих костюмчиков, десант практически перестал нести потери — если не считать, конечно, случайных. Ну а место всякого рода случайностям остается всегда.
Он закрыл глаза, вспоминая. База десантного корпуса на Бетельгейзе-3, Они прибыли туда, как это часто бывало, слишком поздно — станция биологов, подавшая сигнал бедствия, встретила их пустыми помещениями, без всякого намека на разумную жизнь. Установить, куда именно подевались шестнадцать ученых и два десятка техников, так и не удалось. Вернее, не удалось сразу — потом-то все стало предельно ясно. Берт приказал развернуть стандартный защитный купол… до того момента считалось, что на потенциально враждебных планетах следует поступать именно так. Несокрушимое силовое поле…
Он помнил рев тяжелых десантных модулей, когда они рухнули на планету, заливая все вокруг лазерным огнем, выжигая сельву на несколько километров вокруг — дотла, до скального основания. Все для того, чтобы вытащить их — троих уцелевших. Пилоты модулей еще не знали, что уцелевших всего трое, они думали, что надо спасать шкуры всему взводу. А шкуры-то на самом деле спасли вот эти панцири… тем, на ком были надеты. Остальные просто не успели влезть в скорлупу, слишком доверяя силовому полю и автоматике оборонного периметра. Он помнил, как ругались ребята, которых Берт заставил нести дежурство в боевых скафандрах. Двадцать минут только на то, чтобы влезть в панцирь и наглухо соединить все швы. Тогда они возмущались — а вот самому Берту не хватило времени. И другим тоже…
Денис захлопнул панель. Усмехнулся. Если Гордон не дурак… а он не дурак и про Бетельгейзе-3 помнит, значит, ребят на дежурство поставит именно в скорлупе. Это будет правильно…
Пронзительный, разрывающий душу на куски вой сирены заставил его буквально выпрыгнуть из койки. Еще не соображая, что же все-таки произошло, он уже потянулся к бластеру. На долю секунды мелькнула мысль — скафандр — и была тут же отброшена. Боевая тревога — это не тот момент, когда можно себе позволить двадцать минут проволочки.
Денис выскочил в коридор в чем был — в трусах и с оружием в руке. Наверное, если бы он проснулся хотя бы несколькими минутами раньше, он бы повел себя иначе. Навыки десантника никуда не уходят — но годы спокойной жизни, пусть иногда и разбавляемой острыми ощущениями вроде охоты, сделали свое черное дело. Тень слева он заметил… нет, в коридоре было темно, он ее почувствовал, всей кожей ощутив вдруг угрозу, — но слишком поздно. А потом что-то тяжелое обрушилось на голову, напрочь выбивая сознание.
Наверное, в беспамятстве он провалялся немало. Внутренние биологические часы, обычно никогда не подводившие, в этот раз дали сбой — Денис не мог сказать, сколько прошло времени. Рука рефлекторно нашарила оружие, тут же мелькнуло удивление — бластер лежал здесь же, практически Жаров рухнул на него, скрыв своим телом.
Сначала он шел, затем побежал… теперь, когда он видел то, что произошло на станции, не на экране, а своими собственными глазами, то чувствовал странную смесь ужаса, бешенства и охотничьего азарта.
То тут, то там попадались трупы. Некоторые казались неповрежденными, другие же были буквально
