— Вот-вот. А глядишь, может, и самим когда пригодится. Кстати, если что, если тут какие разборки начнутся, с тем же Быком, или другая какая необходимость, так ты пользуйся, не стесняйся. Смотри только осторожно, чтоб ментовка не загребла.
— Вот ведь любишь ты людей поучать, Банда!
— Да нет, Олег, я не то сказать хотел… Я ведь тебя подставляю в конечном счете… Статья же есть — за незаконное хранение.
— Я про это не слышал никогда как будто!
— Да послушай ты хоть минуту, Олег, не перебивай! — искренне возмутился Банда. — Что ты мне никак высказаться не даешь!
— И так все ясно. Что тут еще говорить?
— Я про то, что если что случится, ты все на меня сваливай — мол, ты тут ни при чем, приезжал к тебе летом друг, в сарае несколько раз ночевал, на сеновале. А что он там делал, что прятал — ему одному и известно. Твоя, мол, хата, вообще с краю, и ничего-то ты не знаешь.
— Ага, прямо так и скажу: ищите бывшего старлея Вооруженных Сил Сашку Бондаровича и сажайте его подальше и покрепче — это он подкинул мне все эти игрушки. Здорово ты, Банда, придумал, ничего не скажешь!
— Олег, ну послушай ты, черт возьми. Я же серьезно! — Банда, навоображав множество сцен обыска в клуне Вострякова, все никак не мог успокоиться. — Бог знает, откуда эти «пушки» к Ахмету попали и какие на них дела висят. Может, их по всей Европе и Азии Интерпол ищет. Может, за этим самым «узи» десяток трупов числится.
— Банда, да не волнуйся ты так, никто здесь никогда ничего искать не будет.
— Правильно, и я про то же. Но если что — вали все на меня, потому как Банду они все равно не найдут. Москва большая, и человека без квартиры да без прописки, без семьи и без родных, как бы «опера» ни старались, найти никогда не смогут. Так что меня сдать не бойся.
— Знаешь, Банда, а иди-ка ты… Достал уже! — Востряков не на шутку рассердился.
— Не кипятись, Олежка. Я же как лучше хочу. И пойдем — собираться надо, — Банда встал и сладко потянулся. — Здорово я У тебя, Олежка, отдохнул.
Отоспался, отожрался, отлежался. Отпьянствовал в конце концов.
— Жаль, Сашка, что ты меня слушать не хочешь.
Пожил бы еще хотя бы пару деньков. Ты же ко мне приехал совсем трупом ходячим, а теперь вроде как отошел слегка…
— Ага, на таких-то харчах!
— Какие там харчи! Я тебя еще и не начинал угощать как следует, — снова принялся уговаривать друга Востряков, но Банда решительно прервал его:
— Пойдем, Олежка, собираться в дорогу буду. И знаешь, самое главное — не обижайся. Я к тебе еще обязательно вернусь, слово даю…
Спустя несколько часов, когда солнце уже успело добраться до самой высокой точки небосклона и теперь медленно скатывалось вниз, «мицубиси-паджеро» вырулила со двора Востряковых. За рулем сидел Банда, только что отобедавший на дорожку и теперь полный сил и желания их реализовать.
Они тепло распрощались с Олегом и с его мамой, и улыбка долго еще блуждала по лицу, Бондаровича.
Но чем дальше удалялся он от города, тем строже и серьезнее становилось выражение его лица.
Он снова гнал на Москву, во второй раз собираясь покорить этот город и доказать самому себе свою силу, стойкость, способность жить в этом гражданском мире.
Теперь он был твердо уверен, что не повторит ошибок своего первого московского периода жизни. Он теперь стал стреляным воробьем, знает, что к чему в этой жизни, и уж во всяком случае постарается быть поосторожнее и с выбором друзей, и с поисками работы.
Он, по правде говоря, даже и смутно не представлял, чем займется в столице, как, в какой сфере деятельности попытается себя найти.
Но он был почему-то уверен, что сможет найти свою дорогу и дорога эта не будет больше совершать крутых зигзагов, не будет более устлана подлостью, жестокостью и трупами.
Но он также знал, что найти эту дорогу будет ох как нелегко. И именно поэтому он становился тем более серьезным, чем дальше удалялся от гостеприимного дома Востряковых и чем ближе подъезжал к Москве, к своей новой и непредсказуемой жизни…
Часть четвертая
СЧАСТЬЕ И БОЛЬ
I
