I
Стук в дверь разбудил Банду в пять утра.
— Какого черта? Что надо? — после вчерашнего объяснения с отцом Алины он не спал до трех ночи и теперь готов был придушить нахала, который своим бесцеремонным стуком ни свет ни заря прервал его сладкий предутренний сон. Тем более, что снилась Банде Алина.
— Бондарович, подъем! Вас в дежурку, к телефону. Вызывает сам Валентин Кириллович, — голос дежурного по лагерю почтительно подчеркнул имя шефа «Валекса», и Банде ничего не оставалось делать, как натянуть брюки и поспешить к телефону.
— Алло, Бондарович слушает!
— Привет, Банда, — тон шефа не сулил ничего приятного, и парень понял, что влип вчера действительно основательно.
— Доброе утро, Валентин Кириллович!
— Доброе, говоришь? В пять утра тебя вытряхивают из постели, а ты называешь такое утро добрым?
— Шеф, так ведь это не я вам звоню, а вы меня подняли, разве не так?
— А меня знаешь кто разбудил?
— Догадываюсь…
— Короче, так. Ты сегодня должен был заступать на дежурство, но я снимаю тебя с охраны данного «объекта». Пойдет снова Анатолий, он тебе свое спасибо еще отдельно выскажет. А ты приходи к девяти в мой кабинет, получишь новое задание.
— Понял, Валентин Кириллович.
Шеф помолчал немного, потом шумно вздохнул и совсем иным, жалостливым таким, голосом спросил:
— Слышь, Банда, а что ты там вчера отчебучил?
— Да посвататься решил. К «объекту» охраны. А отец ее, Владимир Александрович, меня, видимо, не оценил. Не такой зять ему снился.
— Говорил я тебе — осторожнее!
— А я ни о чем не жалею, Валентин Кириллович.
И фирму нашу я не подводил, бдительности никогда не снижал, охрану обеспечивал — будь здоров…
— Да я не о том говорю… Ладно, Банда, пока. В девять будь у меня.
— Я понял. До свидания.
Возвращаясь в свою комнату, Банда еще собирался поспать, но заснуть ему так и не удалось.
Он лежал, ворочаясь с боку на бок, и, как и почти всю ночь, опять вспоминал проклятый вчерашний вечер, переживая его снова и снова и размышляя о том, как жестока бывает иногда судьба. А может, и не судьба, а люди, от которых зависит чужая судьба.
Он чувствовал, что Владимир Александрович не прав. Что он ради каких-то своих амбиций обошелся жестоко не только с ним, с Бандой, но и с собственной дочерью.
А иногда, моментами, он вдруг чувствовал себя оскорбленным до глубины души и, как ни старался не допустить этого, все же ненавидел отца Алины…
Валентин Кириллович снова определил Банду в группу быстрого реагирования, элитную команду «Валекса», до тех пор, пока не подвернется заказ на охрану «объекта», достойного умения такого специалиста, каким по праву считали в фирме Александра.
Банду это назначение вполне устраивало. Оно давало массу свободного времени, а значит, никак не могло помешать встречам с любимой.
Отработав утреннюю тренировку и убедившись, что на вечер их группа не получила пока никаких заказов, Банда влез под душ, потом на скорую руку переоделся и, вскочив в свою «мицубиси», вырулил в город.
Не доезжая до центра, он нетерпеливо притормозил у телефона-автомата и набрал домашний номер Алины, чтобы назначить время и место встречи.
Ведь дома у девушки ему отныне появляться было если и не запрещено, то по крайней мере нежелательно. Встречаться в очередной раз с Владимиром Александровичем у Банды не было никакого желания: теперь он мог запросто наговорить этому человеку массу грубостей и тем самым, возможно, сжечь все мосты, лишив себя надежды на примирение и взаимопонимание в будущем.
Трубку сняли на удивление быстро, буквально после первого же гудка, и тут же Банда услышал взволнованный и громкий голос Настасьи Тимофеевны:
— Алло, алло! Кто это? Алинушка, это ты? — она дунула в трубку, будто убеждаясь, что телефон работает. — Отвечайте же! Алло!
Банда просто не успевал вставить слово во взволнованную скороговорку женщины и только теперь, улучив мгновение, отозвался:
— Настасья Тимофеевна, здравствуйте! А что, Алины нет дома? Куда она…
— Сашенька, ты! О, Боже! — женщина громко зарыдала не в силах скрыть горе. — Сашенька, беда!
— Что случилось, Настасья Тимофеевна? — Банда вдруг почувствовал, как у него что-то оборвалось внутри, как холод проник куда-то глубоко-глубоко в грудь, ледяными иглами вонзаясь прямо в сердце.
Он знал еще по Афгану — это было плохое предзнаменование. В таких ситуациях сердце его не обманывало никогда — случалось самое худшее, что только можно было предположить. — Что у вас там произошло?
— Алинушку украли!
— Как? Что вы говорите?
— Украли доченьку!
— А где Толик?
— Искалечили его! — Настасья Тимофеевна кричала в голос, навзрыд, с завываниями, так, как умеют плакать только русские женщины в минуты самого большого горя, и Банда вдруг почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове.
— Кто украл? Когда? Где? Настасья Тимофеевна, вы слышите меня?
— Сашенька, спаси ее! Ты ведь любишь ее!
Спаси нашу Алинушку, Христом-богом тебя прошу!..
Банда летел по городу, не разбирая дороги, не обращая внимания на окружающие автомобили, на сигналы светофоров и запрещающие знаки. Наверное, если бы он ехал на любой другой машине, эта поездка по улицам Москвы в самое напряженное дневное время стала бы для него последней. Но мощные бамперы и высокая посадка, широкие колеса и объемные крылья «мицубиси-паджеро» внушали окружающим определенную дозу уважения, которая заставляла водителей других машин почтительно уступать ему дорогу, притормаживая на поворотах и освобождая его полосу движения. Странно, но даже ни одного постового гаишника не заинтересовало это ралли по столичным улицам.
«Мицубиси» влетела во двор дома Алины, и Банда пулей взбежал по лестнице на третий этаж, не звоня, а лишь толкнув знакомые двери.
В прихожей, у телефона, сидела Настасья Тимофеевна, и Банда поразился, насколько сдала, насколько постарела она со вчерашнего вечера.
— Сашенька, ты пришел! Ты найдешь ее, правда?
— Что случилось, Настасья Тимофеевна? Вы мне можете рассказать подробнее?
— Они украли ее!
— Кто?
— Звери! Фашисты! Будь они прокляты! Чтоб их земля не носила! Как их только мать родила, чтоб ей пусто стало, гадюке подколодной!..
