— Ты серьезно? — у Вострякова от удивления даже вытянулось лицо, и Банда поспешил с оправданиями:
— Олег, ну когда мне было этим заниматься? Да и зачем? Я что, собирался куда-нибудь?
— Эй, Банда! Всякое ведь в жизни бывает! А вдруг бы ты в Германию решил махнуть когда-нибудь?
— Чего я там не видел?
— Э, не скажи!.. Ну ладно, давайте вешать колеса. Нам надо спешить. Надо еще кое-куда успеть.
Они привели машину в порядок, и пока Банда устраивался на пассажирском сиденье, Востряков, вынув из портмоне несколько бумажек, передал их председателю кооператива.
— Сколько я тебе должен? — Банда строго взглянул на Олега, когда тот вскочил за руль, выезжая с территории кооператива и направляясь к центру городка.
— Бутылку пива в Праге нальешь.
— Олег, я серьезно.
— А если серьезно, то помолчи. Это не только твое дело, но и мое. У тебя что, очень много денег?
— Вообще-то, не очень, но…
— Тогда позволь мне часть расходов взять на себя. Мы ведь с тобой равные компаньоны, правда? И не спорь! — категорически закончил Востряков, заметив, что Банда пытается что-то возразить.
— Ладно. А куда мы едем?
— Сейчас увидишь.
Сначала Олежка отвез его к местному Дому быта — стандартной стеклянной коробке, коих в превеликом множестве понатыкали в свое время на просторах СССР. К счастью для Банды, цивилизация уже коснулась своим крылом этого забытого Богом уголка, и буквально через пять минут ребята вышли из заведения, имея цветные фотографии Бондаровича.
— Олежка, зачем?
— Увидишь.
Они вырулили на площадь, до сих пор украшенную позеленевшей бронзовой фигурой вождя пролетариата, и остановились на стоянке у огромного желтого здания, построенного в стиле сталинского классицизма, фасад которого украшали многочисленные таблички с названиями учреждений, самыми крупными из которых были Исполнительный комитет Сарненского Совета депутатов и милиция.
— У тебя документы какие-нибудь есть?
— Да, паспорт и удостоверение «Валекса».
— Давай свой паспорт.
— Зачем?
— Банда, уже пять часов вечера. Скоро все конторы закроются. Давай не будем терять время.
Банде ничего не оставалось делать, как только подчиниться. Олег забрал его паспорт и вышел из машины, коротко приказав:
— Жди меня здесь.
Он вышел минут через сорок, молча сел за руль и завел двигатель.
Банда, не выказывая любопытства, молчал, лишь пытливо поглядывая на Олега.
Когда они отъехали за несколько кварталов от площади, Востряков вытащил из внутреннего кармана старый общесоюзный паспорт Банды и новенький, темно-красный, с гербом СССР и надписью на двух языках на обложке — общегражданский заграничный, бланки которого до сих пор использовались во многих бывших республиках Союза, ставших суверенными.
— Поздравляю, Александр Бондарович, согласно этому документу, вы стали гражданином Украины и получили загранпаспорт и разрешение на выезд сроком на три года от отдела виз и регистрации Сарненского управления внутренних дел.
— Ты что, серьезно? — Банда недоверчиво раскрыл документ. Действительно, оформленный на его имя паспорт имел два необходимых штампа «гражданин Украины» и «выезд разрешен сроком на три года». — Олег, как тебе удалось?
— Начальник ОВИРа — старый приятель. Он благодаря мне на «гольфе» второй серии разъезжает.
— И сколько ты ему заплатил?
— Банда, говорю тебе еще раз, теперь уже в последний, — это дело стало и моим делом, поэтому брось считать, кто сколько и за что заплатил. Ясно?
— Ладно, не обижайся. Я просто не представлял, что этот паспорт можно добыть так быстро.
— Ха, а его так быстро и не добудешь! Знаешь, сколько времени ты бы ждал его, если бы был обыкновенным жителем Сарнов?
— Ну?
— Месяца два как минимум. Но специально по моей просьбе ты стал счастливым обладателем заветной бумажки ровно за полчаса. Разницу улавливаешь?
— Еще бы! Ну, а куда мы на этот раз?
— В аптеку.
— В аптеку?
— Банда, я думаю, что пару бинтов, жгут, йод, перекись водорода и какое-нибудь сильное обезболивающее нам совсем не помешают.
Олег сказал это очень серьезно, сосредоточенно глядя на дорогу, и Банда как-то вдруг разом почувствовал, что к их приключению Востряков относится гораздо серьезнее, чем могло показаться на первый взгляд. И Сашка лишь молча благодарно похлопал друга по плечу…
Алина запомнила это путешествие на всю жизнь.
Машину трясло немилосердно, и тяжеленные ящики грозно поскрипывали и постанывали, нависая над головой девушки. Слежавшееся сено уже практически не амортизировало тряску, и все тело ее теперь болело, превратившись, видимо, в единый огромный синяк. Уже несколько часов Алина ехала, стоя на ногах, не в силах ни прилечь, ни сесть от мучительной ноющей боли.
Периодически водитель их машины троекратно коротко сигналил, и тогда Хабиб, невозмутимо восседавший у прохода и всю дорогу не спускавший с нее глаз, вставал, подходил к ней и, оторвав кусок пластыря, заклеивал ей рот и снова сковывал за спиной руки наручниками. И тогда девушка понимала, что через несколько минут будет остановка, например, для дозаправки или на железнодорожном переезде. Ее охранники, видимо, здорово опасались, что девушка закричит, желая привлечь внимание к их машине, и предпринимали самые строгие меры предосторожности.
От постоянно рассеивавшегося по фуре дыма выхлопных труб у девушки нестерпимо болела голова. Это было жуткое мучение, и Алина мечтала о смерти не в силах вынести подобные испытания.
Ее сторож ни слова не понимал по-русски да и не стремился с ней объясняться. Поэтому девушка продолжала оставаться в неведении как относительно самой цели их поездки, так и ее конечного пункта.
Они были в дороге почти сутки, когда водитель снова коротко трижды просигналил.
Хабиб привычно встал и направился к ней, отрывая на ходу очередной кусок пластыря, но на этот раз он не ограничился лишь наручниками. Он достал из кармана тонкую шелковую веревку и, уложив Алину, ловко и быстро связал ее по рукам и ногам, превратив девушку в молчаливую и беспомощную куклу, а сам извлек из-под пиджака пистолет и, передернув затвор, притаился у проема И по этим приготовлениям Алина поняла, что их караван ожидает что-то серьезное.
Некоторое время они, видимо, стояли в очереди, потому что машины продвигались буквально по несколько метров, часто останавливаясь и заглушая двигатели. В наступавшей тишине Алина слышала разноязычный и разноголосый гул вокруг ее темницы, ругань, хлопанье дверок и сигналы клаксонов.
Потом строгие голоса раздались у самого фургона, и девушка поняла, что происходит.
— Характер вашего груза?
— Все указано в документах, — она узнала этот голос с выраженным акцентом, он принадлежал
