Поговаривали, что там могилы монахов, но никто этих могил не видел. Еще при кавалеристах забетонировали все ходы в подземелье, но крысы спокойно шастали туда и обратно по одним только им известным лазам.
До семьдесят пятого года крысы и военные сосуществовали достаточно мирно. Иногда ракетчики давали крысам «прикурить», вытравливая и выкуривая мерзких грызунов из подземелья. Иногда крысы давали бой ракетчикам, но никогда эта война не велась на полное уничтожение, поскольку ракетчики понимали, что уничтожить крыс можно лишь вместе с монастырем. В свою очередь, наверное, и крысы понимали, что военных можно извести только вместе со зданием.
Но в семьдесят пятом году произошло событие, потрясшее командира бригады до глубины души. Огромная монастырская крыса с обрубленным хвостом, которую солдаты за черный цвет шерсти прозвали Батюшкой, настолько уверовала в свою безнаказанность, что на рассвете подобралась к задремавшему на посту у знамени части часовому и укусила его за ногу.
Перепуганный часовой, не понимая, что происходит, истошно закричал и открыл пальбу. Крысу, естественно, не убил, Батюшка ушел живым и невредимым, попробовав человеческой крови.
А вот солдату досталось. Ему еще повезло, что он не прострелил знамя, а лишь разбил два стекла в окнах и изрешетил стены. Несмотря на то что он отстоял честь знамени, ему впаяли десять суток гауптвахты и кучу нестерпимо болезненных уколов в живот. Это наказание придумал начальник санчасти, и возразить ему было нечего.
Поймать Батюшку и проверить, не болен ли он бешенством, не мог никто. После этого инцидента военные умельцы смастерили из толстого авиационного плексигласа купол, похожий на надутый презерватив. Со временем купол помутнел, и теперь через него с трудом просматривалось багряное знамя части.
Обо всем этом, проезжая по мосту, вспомнил подполковник Кабанов и решил, что, в общем-то, неплохо то, что бригада спецназа разместилась на другом конце города в относительно новых зданиях, где нет ужасных смердящих подземелий, населенных огромными крысами. О том, что крысы огромные, подполковник Кабанов знал не понаслышке. Иногда ракетчикам удавалось поймать в капкан нерасторопную монастырскую крысу, жирную и сильную, с лоснящимся мехом.
И тогда ракетчики демонстрировали их любопытным: крысы по размеру были чуть меньше котов, а зубы имели, как сапожные гвозди, неровные и острые.
Проезжая рядом с монастырем, подполковник Кабанов вспомнил, что предыдущий командир ракетной части решил извести ужасных крыс и придумал оригинальный способ – за убитую крысу накидывал к отпуску одни сутки. Поначалу дело пошло. Крысиные хвосты солдаты приносили на плац. Хвостов было много, солдаты старались.
И только через два месяца, когда крыс меньше не стало, командир понял, что способ неэффективен, потому что крысы размножаются намного быстрее, чем их убивают, а увеличение отпусков солдат лишь подрывает боеготовность подразделения.
– Приехали, Виталий Алексеевич, – подруливая к новому кладбищу, сказал мэр, поворачивая седую голову.
Машина остановилась на краю кладбища, которое совсем недавно расширили, прирезав к нему кусок пустыря. Со стороны города – с парадного фасада – кладбище имело бетонный забор и арку входа, дальше шло что-то среднее между тюремной оградой или же оградой полигона – деревянные столбы и колючая проволока.
Подполковнику предстояло сделать выбор, в каком именно месте похоронить погибших бойцов. О том, что хоронить их нужно всех вместе, уже договорились с родственниками, – как-никак, похороны проводились за счет МВД.
Мэр и подполковник Кабанов ступили на грязную землю. Под ногами чавкала вода.
– Здесь хоронить нельзя, – покачал головой подполковник Кабанов, – река по весне разливается, подтапливает.
На старой части кладбища, в низине, серебрилась вода, из-под которой торчали кресты и ветхие оградки старых могил.
– Выше надо, – запрокинув голову, сказал мэр, с отвращением чувствуя, как его ноги вязнут в раскисшей земле.
Вновь отведенная территория в основном лежала на низком берегу, и лишь самый угол кладбища прихватывал двойной холм, на большей вершине которого виднелись три березки.
– А что, Иван Иванович, если похороним там, наверху, под березками?
– Можно и под березками, воля ваша, – согласился мэр. – Извини, Виталий Алексеевич, чувствую, четырьмя гробами мы не обойдемся, а там места много. Дорожку к могилам проложим, песочком посыплем…
Выложить дорожку плиткой или заасфальтировать ее мэр обещать не стал. Подполковник Кабанов и не просил: асфальта не хватало даже на то, чтобы подлатать площадь перед мэрией.
По раскисшей земле, перепачкав ботинки, подполковник и мэр добрались до холма, взобрались по довольно крутому откосу и остановились под березами. Место было красивое: отсюда открывалась чудесная панорама на монастырь, реку и город.
– Зазеленеет – красота-то какая будет! – вздохнул мэр. – Все зацветет, люди будут сюда приходить, цветы приносить. Школьники опять же… Мы их обяжем за могилами ухаживать, как-никак, своих хороним, все ребята-то местные.
Подполковник несколько раз сильно ударил по земле твердым каблуком ботинка. Земля была мягкой, но не от влаги.
– Песочек вроде внизу. Это хорошо, сухо.
– Еще бы, на холме сухо. Скажи своим ребятам, пусть тут копают. Сам уж реши, влево или вправо расширяться. Но дорожка, наверное, от кладбища пойдет наискосок. Красивая аллейка получится, деревья посадим, цветы – все сделаем.
Сирень, черемуха, пчелы жужжать станут, птички петь. Хорошо здесь будет нашим ребятам лежать, спокойно, – и мэр посмотрел на часы, у ,.
Цветков сбросил напыщенность и из официального чиновника сделался совсем домашним человеком. Он по-бабьи подался к подполковнику и шепотом поинтересовался, словно на продуваемом ветром холме их мог услышать кто-то посторонний:
– Как их поубивало? Наверное, врут по телевизору, больше наших убивают? Победим мы этих чеченцев когда-нибудь или нет? Россия, конечно, должна быть большой и сильной, мы своей земли никому ни пяди отдавать не должны, – шептал мэр, глядя на заросший серой травой бесхозный пустырь. – Это же наша, исконно русская земля, там наши деды и прадеды головы сложили, как же мы ее мусульманам отдадим?
Подполковник вздохнул. Он сам знал немногим больше мэра.
– В засаду они попали. В горах.., ночь, темно, кто ж там разберет?
– Сколько чеченцев было?
– Ребята говорят, огонь был шквальный, перекрестный, – и подполковник Кабанов махнул рукой. – Со всех сторон стреляли.
– Наши-то как, дали им прикурить?
– Дали, – не очень убежденно ответил подполковник.
– Скольких положили?
– Кто ж посчитает? Трупы чеченцы с собой унесли, у них положено до заката солнца хоронить.
– И мы своих забрали, – сказал мэр и, поняв, что большего не узнает, достал платок, высморкался, потер заслезившиеся от ветра глаза и зябко повел плечами. Было холодно, хотя и пригревало солнце.
Через час к кладбищу подъехал «Урал», тот самый, на котором перевозили гробы. Из кузова не спеша выбрались солдаты, а из кабины выскочили два прапорщика в краповых беретах.
У солдат в руках были новенькие лопаты, с которыми они понуро потянулись на холм. Им предстояло выкопать четыре ямы. Прапорщик разметил могилы, посоветовался с другим прапорщиком. Тот пригнулся, посмотрел, ровно ли вбиты колышки и, не найдя, к чему придраться, сказал:
– Лады, ребята, копайте. Копайте, как для себя.
Прапорщик взял лопату и сам принялся срезать дерн. Вскоре на вершине холма зажелтели заметные
