одну монетку, пожалуйста…» Она имела в виду Куина.
Он взглянул на монетку, которую держал наготове в руке, на тот случай, если этот звонок окажется неудачным. Помедлил мгновение, чтобы испытать того.
Голос закричал дико:
— Одну минуточку! Не разъединяйте нас, ради бога!
Куин опустил монетку. Послышалось щелканье, и они продолжали, как и прежде.
«Я еще боялся потерять его! — подумал Куин. — Это он боится потерять меня».
Голос был сильно напуган. Он решил больше не притворяться.
— Ну, хорошо, мне бы хотелось взглянуть на чек, который у вас, — сдался он. — Чек ни для кого не имеет никакой ценности. Просто произошла ошибка и…
Куин не поддался.
— Чек был возвращен банком, — сказал он резко.
Голос и это проглотил — не метафорически, а буквально.
— Разрешите мне спросить вас… Вы сказали — ваша фамилия Флин?
— Куин. Но это не имеет значения.
— Скажите мне что-нибудь о себе. Кто вы? Что вы делаете?
— А какое это имеет отношение к нашему разговору?
Голос снова начал:
— Вы женаты? У вас есть семья, которую вы содержите?
Куин ответил не сразу. Зачем он это спрашивает? Чтобы решить, сколько ему уплатить за молчание? Нет. Здесь какие-то темные цели. Может быть, он хочет узнать, будет ли меня кто-нибудь разыскивать, если… если что-нибудь случится со мной.
Он почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы.
— Я одинокий, — сказал он. — Я живу один.
— У вас даже нет товарища по квартире? — мурлыкал голос.
— Никого. Как одинокий волк.
Голос, казалось, обнюхивал это. Обнюхивал капкан, подходил ближе и, наконец, потянулся к приманке. И приманкой, почувствовал Куин, был уже не чек. Это была его жизнь.
— Ну, так послушайте, Куин. Мне бы хотелось взглянуть на чек, и, может быть, я могу что-нибудь для вас сделать.
— Ну что ж, это справедливо.
— Где вы сейчас находитесь?
Он подумал, можно ли сказать правду. Решил, что можно.
— Я на пятьдесят девятой улице, знаете — маленькая закусочная… На пятьдесят девятой улице. Я говорю отсюда.
— Я сейчас оденусь… Видите ли, я уже был в постели, когда вы позвонили. Я оденусь и выйду, а вы идите… Дайте-ка мне подумать. — Голос пытался что-то придумать. И не только где им встретиться, а что- то еще. Куин спокойно ждал. — Так, я попрошу — идите к площади Колумбус, знаете, где Бродвей отходит от Центрального парка? Там на углу есть кафетерий, он работает всю ночь. Войдите туда и… У вас есть с собой деньги?
— Нет.
— Ну, все равно, зайдите туда. Вас там не будут тревожить. Скажите, что вы кого-то ждете. Сядьте к окну, к самому окну, выходящему на Бродвей. Через пятнадцать минут я там с вами свяжусь.
Зачем ему нужно, чтобы я пошел в другое место? Почему не встретиться со мной здесь? Наверное, он боится попасть в ловушку. Боится, что здесь со мной кто-нибудь есть. Он не сказал: «Я с вами встречусь». Он сказал: «Я с вами свяжусь». Он хочет сначала посмотреть на меня. Он ведет умную игру, но какой бы умной она ни была, это его не спасет. Чек у меня. И он хочет получить его, даже если это займет всю ночь и ему придется обойти весь Нью-Йорк.
Со своей стороны, Куин разыгрывал ничего не подозревающего простака.
— Хорошо, — сказал он.
— Через пятнадцать минут, — сказал голос.
Беседа окончилась.
Куин отошел от телефона, прошел в мужской туалет. Прислонился К стене и снял башмак. Достал из кармана чек, обернул его кусочком бумаги, положил в башмак и снова надел. Он брал пример с Грейвза.
Он вышел в зал и остановился возле прилавка, где лежали подносы и приборы.
В закусочной, кроме него, никого не было, а официант за стойкой смотрел в другую сторону. Куин взял нож и потрогал лезвие. Тупой. Хотя бы для морального воздействия, если не для физического. Он завернул нож в бумажную салфетку и сунул его во внутренний карман пиджака.
Он прошел через парк к площади Колумбус и пришел к кафетерию примерно через двенадцать минут. Он сел за стол у окна, выходящего на Бродвей, и стал ждать.
Раза два он оглянулся. Посмотрел в дальнее окно, выходящее в парк. Ему показалось, что за окном стоял автомобиль. Постоял, а потом медленно отъехал. А может быть, автомобиль просто остановился на мгновение у светофора.
Прошло пятнадцать минут. Потом восемнадцать. Потом двадцать.
Он начал нервничать. «Может быть, я не понял? Может быть, ему нужно было время, чтобы удрать? Может быть, он больше боится меня, чем хочет получить этот чек? Уверен, что убийца он! Это наверняка он. А теперь я все испортил и потерял его!»
Его лоб покрылся испариной. Он вытирал ее, а лоб снова покрывался испариной.
Внезапно рядом, в будке кассира, зазвонил телефон.
Куин оглянулся, а потом снова стал смотреть в окно.
Кто-то стучал в стекло. Он снова оглянулся и увидел, что кассир зовет его.
Куин подошел, и кассир сказал:
— Кто-то хочет поговорить с человеком, сидящим у окна. Послушайте, сюда нельзя звонить…
Но передал Куину трубку.
Звонил Холмз:
— Алло, Куин!
— Да. Что с вами случилось?
— Я жду вас в закусочной Оуэна. Это на пятьдесят первой улице.
— Что это вы выдумываете? Сначала велели мне прийти сюда. Чего вы хотите? Зачем вы заставляете меня бегать?
— Ладно, приходите сюда. Возьмите такси, я заплачу. Когда вы придете?
— А на этот раз вы не шутите?
— Я уже здесь.
— Ну ладно. Сейчас посмотрю, там вы или нет.
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ МИНУТ ПЯТОГО
Ресторан был уже закрыт. Ее туда не пустили. Из ресторана один за другим выходили и исчезали в улицах люди. Те, кто зарабатывает там на жизнь. Для служащих ресторана сейчас пять часов дня. У них ведь часы показывали не то время, что у всех людей.
Брикки ходила по тротуару перед входом.
Там, в этом ресторане, рыжеволосая женщина в светло-зеленом платье передала Грейвзу записку. Хорошо. Теперь подумаем. Чтобы написать эту записку, ей нужны были карандаш и бумага. Женщины такого типа, как она, не носят с собой в сумках такие вещи. Обычно они свои сообщения передают глазами или бедрами. Может ли быть, что у этой были бумага или карандаш? Может. Тогда, значит, мне не повезло. Будем исходить из того, что у нее ничего не было. В таком случае она должна была у кого-нибудь их
