изящным жестом кисти. Еще один выпад, еще… Огненные шары взрывались, не долетев до цели, ледяное копье — магический удар третьего уровня — было небрежно отклонено противником, как и его удары, направленные в волшебницу.
Ни она, ни некромант и не помышляли о том, чтобы вмешаться в общую схватку, — сейчас им было не до того. Здесь, в этом древнем, осененном присутствием самого Торна месте встретились два почти равных по силе мага, и исход их поединка должно было решить лишь это самое «почти». И именно их бой был самым важным, ибо он решал судьбу Чаши — сокровища, ради которого все они оказались здесь.
Они стояли в двух десятках шагов друг от друга. Детским играм с фаерболами, молниями и ледяными стрелами пришел конец. Теперь в ход пошла серьезная магия высших уровней, требовавшая немало сил и немало времени на создание заклятия. Маги плели причудливыми жестами рук и малопонятными фразами сложнейшие словоформулы, одновременно стараясь предугадать и разрушить построения противника. Если бы Айрин не узнала от дракона, что это возможно, она погибла бы, пожалуй, почти сразу — любое из творимых здесь заклинаний было абсолютно смертельно для противника, и тот, кому удастся довести построение до конца, победит.
Но пока девушке удавалось разбивать формулы некроманта, и при этом она не могла избавиться от восхищения той легкостью, с которой он отвечал ей тем же. По лицам магов стекал пот, древние слова складывались в заученные фразы, призывающие могучие силы, но рано или поздно соперник находил нужный ключ, бросал пару отрывистых слов, делал несколько пассов — и хитроумная конструкция рассыпалась как карточный домик, заставляя все начинать сначала.
Краем глаза Айрин видела, как Рон отступает перед вихрем стали в руках стража, как гном, широко расставив ноги, рубится сразу с тремя нагами — что само по себе уже было подвигом, достойным песен, как Брик пластом лежит на камнях, не подавая признаков жизни. Она знала, что если не собьет некроманта с ритма, то ничем не сможет помочь своим спутникам, к тому же скорее всего проиграет и сама — ее противник, несмотря на молодость, проявлял опытность магистра высшего ранга, и Айрин чувствовала нарастающий страх. Пока ей удавалось сдерживать его, но все ее заклинания разбивались, не будучи построенными и наполовину.
И тогда ей в голову скользнула мысль — слишком невероятная, противоречащая всему, чему ее учили, — но знания, полученные из древней книги, позволяли по крайней мере попытаться… И она подозревала, что это единственный ее шанс — другого не будет, стоит некроманту почувствовать, что она делает, и он сам наверняка сможет адекватно ответить…
* * *
А гном уже отступал… Каким-то чудом удалось свалить одну из наг — лезвие секиры пробило-таки сверкающую чешую и глубоко погрузилось в плоть.
Но за этот успех Тьюрин был тотчас же наказан — раны в левую руку, в бок и в голову вынудили его уйти в глухую защиту, тратя быстро убывающие силы лишь на отражение сыпавшихся на него ударов. Шаг за шагом теснили его наги, и если бы не кольчуга, доброе изделие подгорных гномов, он давно уже был бы изрублен на куски.
Но гном предпочел бы погибнуть от клинков наг, чем от руки мертвого стража. Тьюрин слышал звон меча отчаянно отбивающегося Черного Барса и понимал, что шансов у рыцаря не так уж и много — вряд ли найдутся герои, сумевшие в одиночку справиться с этим проклятым творением некромантии. Но он верил в победу командира, не рассчитывая, что сам выйдет живым из этой сечи…
Наги были сильны и быстры, их чешуя, местами носящая следы секиры, давала им защиту куда лучшую, чем обычная кольчуга. Но мастерами фехтования их назвать было нельзя, они брали количеством, обрушивая на гнома шквал сабельных ударов и выпадов — дважды по шесть клинков — и половина из них в левых руках… Пока еще ему удавалось отражать их, где подставляя лезвие или древко секиры, а когда и принимая удар наручнем или шипастым наплечником, уже изрядно помятым.
И все же ему приходилось туго — кровь напитала одежду, и Тьюрин чувствовал, что левая рука не слушается его так же хорошо, как раньше. Оставалось лишь надеяться, что он дорого продаст свою жизнь.
Хлопанье крыльев на мгновение отвлекло наг, и Тьюрин сумел нанести первый за несколько последних минут удар — одна из рук твари безжизненно повисла. Впрочем, замешательство их продолжалось недолго, и уже в следующую секунду гном не мог думать ни о чем, кроме защиты. И отступал… отступал… отступал…
* * *
Гранит был воистину огромен — гораздо больше атакующего его мертвого дракона, но весь его боевой опыт состоял в основном из размышлений о схватках. В прошлом ему нечасто приходилось попадать в настоящие воздушные сражения — никто, кроме безмозглых, безрассудных и лишенных инстинкта самосохранения мантикор не отваживался нападать на великих драконов, — да и то произошло это лишь однажды, когда погиб Вихрь, сам теперь невольно ставший слугою темных сил…
Он понимал, что преимущество может дать ему высота, поэтому изо всех сил работал крыльями, стремясь оказаться сверху. Но и порождение магии имело достаточно хитрости, чтобы поступать так же.
Гранит знал, что живым из этой схватки ему не выйти — он и не рассчитывал на это, понимая, что его время завершено. Этот выбор он сделал сам, тогда, в пещере, когда перед ним встали две дороги: вырваться наружу или остаться, переждать, обмануть смерть… Это был его путь, и дух времени ни о чем не жалел — пожалуй, кроме того, что порядком потерял форму за века заточения. Он уже тяжело дышал, а противник, как и следовало ожидать, не выказывал и намека на усталость…
Выйдя из очередного виража, он вдруг заметил, что выиграл, пусть и ненадолго, состязание в высоте и получил шанс атаковать. С трубным ревом он обрушился на противника, и огромные когти полоснули мертвого дракона по спине… Полоснули — и бессильно рассекли воздух…
Созданные заклятиями некромантии шкура и мышцы были не более чем магическим дополнением к основе — выбеленному солнцем и ветрами скелету павшего Вихря. Их можно было видеть, но нельзя пощупать. Эти мышцы заставляли двигаться огромные крылья, перепонка уверенно загребала воздух, но когти Гранита бессильно промчались сквозь колдовскую плоть, не нанеся чудовищу ни малейшей раны.
А уже в следующую секунду и сам Гранит, стремясь уйти от ответного удара, нырнул в пике…
* * *
Тьюрин парировал очередной выпад и сделал шаг назад, тяжело отдуваясь и чувствуя, как пот, смешанный с кровью, стекает с рассеченного лба. Даже легендарная выносливость гномов была небеспредельна — он смертельно устал, но, прекрасно понимая, что любая остановка повлечет за собой гибель, продолжал сражаться, бросив в бой все резервы своего могучего тела.
Что-то серо-желтое мелькнуло за спинами наг, а уже в следующее мгновение вихрь из когтей, клюва и перьев налетел на химер, вынуждая их оставить полудобитую цель и повернуться к новому противнику. Тьюрин тяжело оперся на секиру, позволив себе сосчитать до трех — больше времени отвести на отдых было нельзя.
Грифон вертелся на месте, отражая удары обеих наг когтями и кончиками крыльев — сабли, жалобно звеня, отлетали от ороговевших краев маховых перьев, как будто стакивались с закаленной сталью. Время от времени Флар наносил удары клювом, но они все не достигали цели. Наконец одна из наг лишилась щита, второй, уже раненной гномом, удар клюва начисто оторвал еще одну руку.
Мощный хвост наги ударил грифона в бок — и массивная туша покачнулась. А в следующее мгновение сабля почти по рукоять погрузилась в львиную часть его тела… Грифон взвыл, ударом крыла отбросил нагу и снова рванулся в атаку, не щадя себя, но кровавое пятно на шкуре все увеличивалось и увеличивалось. Тьюрин бросился ему на помощь, но прозевал удар хвоста, пришедшийся по шлему и погрузивший его в беспамятство.
Рана придала грифону ярости и сил — теперь он атаковал непрерывно, и наги — непобедимые наги — вынуждены были впервые перейти к обороне. И все же они пока были в выигрышном положении — их по крайней мере было двое. Они начали окружать Флара — тот, опьяненный схваткой, казалось, даже не заметил этого. Он продолжать наносить удар за ударом по избранной цели, и постепенно это начало приносить плоды — вот коготь разодрал-таки чешую на груди монстра, выпустив на волю струю алой крови, вот кончик крыла полоснул по бицепсу, нанося глубокую резаную рану— пальцы наги разжались и сабля
