– А что, уже требовали вернуть аванс? – спросила Ирина.
– Да нет, собственно… Это я так, в предчувствии грядущих битв. Мало ли что? Вдова, например, решит погреть руки за наш счет или, скажем, детишки. Так что нам делать?
– А что делать? – Ирина пожала плечами. – Смету я уже почти закончила. Горячев выйдет с больничного – пересчитает. Тем более что это, насколько я понимаю, теперь не к спеху. И пусть себе лежит. Понадобится – достанем и продадим. Некоторых клиентов вполне устраивают готовые проекты.
– Тоже верно, – покивал лысой головой шеф. – Все верно. Так мы и поступим. Я очень доволен вашей работой и хочу, чтобы вы это знали.
– Спасибо, – сказала Ирина. Это уже было что-то новое.
Шеф с некоторым смущением снял и протер очки, снова водрузил на кончик носа, потеребил нижнюю губу и наконец осторожно спросил:
– Ну а как.., вообще?
– Я что, так ужасно выгляжу? – ответила она вопросом на вопрос.
– Да с чего вы взяли? Я просто поинтересовался. В порядке.., э.., как это принято было говорить раньше?., человеческого отношения. У меня в личном комплексном плане заложена неделя установления с подчиненными более тесных, не подумайте дурного, дружеских отношений.
Ирина наблюдала за тем, как шеф неумело громоздит горы чепухи, маскируя свое смущение, и готова была расплакаться. «Черт возьми, – подумала она. – Не пора ли покончить со всеми этими сложностями и просто жить, раз уж осталась жива? Сколько можно мучить себя, Глеба и даже сослуживцев? Наверное, я действительно до такой степени похожа на живой труп, что бедняга шеф решил, так сказать, подставить дружеское плечо. Это черт знает что!»
– У меня все в порядке, – сказала она, прерывая путаную и чудовищно длинную шутку шефа.
Шеф замолчал с видимым облегчением и виновато улыбнулся.
– Все в полном порядке, – повторила Ирина, – а скоро станет совсем хорошо.
Сразу после обеда позвонил Глеб, который пропадал где-то целых четыре дня. Голос у него был веселый, и Ирине невольно подумалось, каких усилий, должно быть, стоит ему это веселье. Тень смерти все еще лежала между ними, как пропасть, и перешагнуть через нее было непросто.
– Как ты? – спросил он.
– Лучше всех, – ответила она.
– А если я встречу тебя после работы, станет еще лучше или, наоборот, хуже?
– А ты встреть, тогда и посмотрим. Где ты пропадал?
– Просил милостыню в Конотопе.
– И много собрал?
– Ты просто представить себе не можешь, какое это прибыльное занятие – просить милостыню. Слушай, а ты не можешь сбежать?
– Сбежать? – нарочито громко переспросила Ирина и покосилась в сторону соседнего стола, где шеф сосредоточенно вникал в детали какого-то застопорившегося проекта. Шеф перехватил ее взгляд, улыбнулся и кивнул головой. – Могу, – сказала Ирина.
– Тогда беги прямо сейчас.
– Как – сейчас? Ты где?
– А ты выгляни в окно.
Ирина подошла к окну и посмотрела вниз. На тротуаре никого не было, но прямо напротив подъезда стояла вишневая «девятка» со знакомыми номерами. У нее отлегло от сердца. Она даже не подозревала, в каком напряжении провела последние четыре дня, и ощутила это напряжение только сейчас, когда оно исчезло. Глеб звонил не из больницы и не из тюрьмы – на этот раз ему удалось вернуться целым и невредимым.
"На этот раз, – подумала Ирина. – А на следующий?
А через раз? А в будущем году?"
– Я иду, – сказала она.
Глеб не вышел из машины, чтобы встретить, но она не обиделась: она постепенно привыкала жить по его правилам и подчиняться законам, которым подчинялся он. Она уселась рядом с ним на переднее сиденье, расправив под собой плащ, ахнув, приняла огромный букет роз, выхваченный им словно бы из воздуха, и не стала задавать вопросов, когда «девятка», резко рванув с места, понеслась вдоль улицы, протискиваясь в крайний левый ряд.
– Представляешь, – сказала она вдруг, – моего клиента позавчера застрелили. Петелина Анатолия Павловича. Я проект закончила, а заказчик весь вышел, и платить некому. Смешно, правда?
Она сама не знала, зачем упомянула о Петелине. Видимо, слова о том, что Петелина застрелил настоящий профессионал, все-таки запали ей в душу.
– Смешно? – переспросил Глеб, сосредоточенно глядя на дорогу. – Может быть.., не знаю. А кто это – Петелин?
Его сильные ладони спокойно лежали на рулевом колесе, светлые глаза смотрели прямо перед собой, а голос ни разу не дрогнул, но Ирина поняла, что напрасно затеяла этот разговор. Теперь она не подозревала, а знала почти наверняка, кого надо благодарить за то, что сделанный ею проект так и останется неоплаченным и, более того, невостребованным.
Но судьба проекта почему-то больше не занимала ее.
– Вот и мне интересно, – сказала она, отлично понимая, что говорит лишнее, – кто это – Петелин?
Глеб усмехнулся краешком твердо очерченных губ, по-прежнему глядя прямо перед собой.
– Странный вопрос, – сказал он после красноречивой паузы. – Откуда мне знать? Бандит, наверное, какой-нибудь. Возможно, один из тех, кто взрывал дома в Москве в начале осени.
– Возможно? – переспросила Ирина.
Вот это уже был действительно лишний вопрос. Глеб повернул голову и бросил на нее быстрый внимательный взгляд.
– Возможно, – повторил он. – А возможно, ему просто не повезло. Кто знает?
– Кто знает? – эхом повторила Ирина и подумала, что такой ответ ее, пожалуй, вполне устраивает.
Глава 8
Тыква остановил угнанную час назад машину у обочины, неодобрительно прислушиваясь к тому, как неохотно, с каким-то металлическим кряхтеньем и дребезжанием замирает своенравный мотор. В тесном салоне старых «Жигулей» отвратительно воняло застоявшимся табачным дымом, засаленные чехлы вызывали брезгливую дрожь.
В наступившей тишине стало отчетливо слышно, как шмыгает носом и возится на заднем сиденье Телескоп, ухитрившийся накануне операции подхватить какую-то вирусную инфекцию. Он вдруг начал с шумом хватать ртом воздух и наконец оглушительно чихнул. Тыква пригнулся и демонстративно вытер шею рукой в кожаной перчатке.
– Ну ты, бацилла, – проворчал он. – Ты что, новостей не слышал?
– Каких еще новостей? – гнусаво спросил Телескоп, ожесточенно шмыгая носом.
– Японцы классную штуку изобрели, – ответил Тыква. – Носовой платок называется. Не слыхал?
– Да пошел ты, – вяло огрызнулся Телескоп.
Активист удивленно покачал головой, подтягивая перчатки. Пробуждение чувства юмора у Тыквы было событием из ряда вон выходящим. «Напоследок», – вдруг подумал Активист и суеверно испугался: когда-то ему доводилось читать, что любая мысль, не говоря уже о произнесенном вслух слове, оставляет на ткани мироздания вещественный, материальный след.
– Время тянете, золотая рота? – нарочито грубо спросил он. – Хотите жить вечно?
Ему не хотелось говорить с ними и даже смотреть в их сторону. Они вызывали у него органическое отвращение, как будто уже начали понемногу разлагаться. Неприятнее всего было то, что эти двое недоумков, хоть и побаивались, шли на дело с явным энтузиазмом: перспектива разом отхватить по тридцать с лишним тысяч на нос совершенно заслонила от них все остальное. Тем более что в заложники взяли его мать, а не их.
«Уголовники, – с горечью подумал Активист. – Такие же мелкие бандиты, как и вся остальная шваль. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Очень умно. Чтоб ему пусто было, этому философу.»
