правая рука, словно предчувствуя предстоящую работу, разболелась не на шутку.
Он велел руке заткнуться, напоследок огляделся по сторонам, раздвинул кусты ежевики, разгреб многолетний слой опавших листьев и вынул тщательно завернутую в полиэтилен саперную лопатку. Это был очень относительный инструмент, а Сивый сейчас был очень относительным землекопом, но податливый песок копался легко, и на расширение лаза ушло каких-нибудь двадцать минут.
Раскошин сбросил прямо на землю свое дорогое светлое пальто и в последний раз проверил пистолет. Это был длинноствольный «люгер», очень неудобный для ношения в кармане, но зато очень выигрышный во многих других отношениях. Здесь была даже специальная планка для установки оптического прицела, и Сивый не замедлил воспользоваться этим удобством. Он вынул прицел из кармана пиджака, установил его и снял с линз крышки. Теперь он мог с расстояния в сто метров попасть в глаз белке, но такой точности от него никто не требовал: его мишень была гораздо крупнее.
Сменив в пистолете обойму, Сивый лет на землю и ящерицей скользнул в дыру под забором.
Глава 16
Они оставили «девятку» Слепого за три дома от нужного участка и по неприметной тропинке между двумя высокими полусгнившими дощатыми заборами спустились к реке.
– Красиво, – сказал Глеб, ежась от налетевшего с воды порыва холодного ветра и поднимая воротник кожаной куртки.
– Нам налево, – отозвался Активист и решительно двинулся вдоль обрыва. Любоваться здешними красотами ему не хотелось: слишком свежи были воспоминания о последнем визите в эти заповедные места.
Глеб озабоченно покивал головой и двинулся следом за своим спутником, сжимая в кармане рукоять пистолета. Он был недоволен ходом событий. Ни по одному из адресов, значившихся в электронной картотеке Сивого, Кудрявый больше не проживал. Там жили самые обыкновенные люди, никогда и слыхом не слыхавшие о лысом упыре и его темных делишках. Обдумывая это странное обстоятельство, Глеб пришел к выводу, что Раскошин намеренно ввел в память компьютера ложную информацию, когда выбрал себе наконец будущего партнера.
Смешнее всего было то, что Малахов, к которому в конце концов Глеб вынужденно обратился за помощью, выдал ему те же адреса. Это был мощный удар, и, продираясь через заросли малины и ежевики над речным обрывом, Слепой благодарил небо за то, что оно послало ему Активиста.
Впрочем, этот дар небес тоже казался ему довольно сомнительным. Медленно приходящий в упадок дачный поселок, принадлежавший элите брежневских времен, мало походил на место, часто посещаемое ворами в законе. Тем не менее он был единственной зацепкой, и Глеб не стал высказывать претензий даже тогда, когда в зарослях молодого ельника они вдруг напоролись на забор из ржавой колючей проволоки, уходивший на два метра в реку.
Налетев на неожиданную преграду. Активист тихо выругался и остановился, не зная, что предпринять.
– Зараза лысая, – процедил он сквозь зубы. – Это его участок. Вон он, тот бережок, с которого меня в водичку скатывали. Что же теперь, обратно в воду лезть?
Слепой с сомнением покосился в сторону реки и зябко передернул плечами.
– Бр-р-р, – сказал он. – Холодная, наверное.
– Так ведь ноябрь на дворе, – со вздохом сказал Активист.
Глеб молча снял куртку и бросил ее поверх забора.
– Армия – школа жизни, – сказал он.
– Которую лучше закончить заочно, – подхватил цитату Активист и полез на забор.
Они все-таки изрядно оборвались и исцарапались, а куртка, когда Глебу удалось наконец сдернуть ее с забора, выглядела так, словно по ней стреляли утиной дробью. Они не стали обмениваться замечаниями по этому поводу, поскольку теперь находились на вражеской территории.
Глеб шел впереди, держа в руке пистолет и испытывая странное чувство. Это было что-то до боли знакомое, но основательно забытое, и, проанализировав свои ощущения, Слепой понял, в чем дело: он шел в бой не один. Конечно, теперь за его спиной была не рота и даже не взвод, но, когда речь идет о человеческих жизнях, зависящих от принятого тобой решения, количество не имеет значения.
Незаметно для себя он подстроился под эту новую реальность и принял на совесть груз ответственности за человека, о котором почти ничего не знал, – ничего, кроме того, что они вместе идут в бой.
Они миновали столь памятный Активисту бережок и углубились в лес. Теперь участок показался Виктору гораздо меньше, чем в бытность первого визита. По лесу они шли никак не более двух минут, и вскоре впереди замаячил красный черепичный козырек над печью для барбекю и серая от непогоды стена дровяного навеса. Поискав глазами, Активист заметил грязно-белый бетонный оголовок погреба.
На подъездной дорожке не было ни одной машины, ворота казались запертыми наглухо. Участок безлюден и пуст, лишь ветер шумел в кронах сосен да постукивал голыми сучьями берез и осин.
– Нету, – разочарованно сказал Виктор. – Вот твари!
– А ты что думал, – спросил Глеб, – Кудрявый так и будет сидеть на бережку, дожидаясь нас с тобой? Подо" ждем, покурим – глядишь, кто-нибудь и приедет.
Он не верил собственным словам и видел, что Активист это отлично понимает. Следы были заметены чисто, и оставалось разве что вернуться в свою разгромленную конспиративную квартиру, сесть на изрешеченный автоматными пулями диван и с пистолетом в руке ждать, когда Сивый явится сводить счеты, глядя в выщербленную картечью стену.
– Ладно, – со вздохом сказал он, – номер, похоже, не прошел. Давай хотя бы осмотримся.
Активист пожал плечами и побрел по участку, держа в опущенной руке никелированный парабеллум Сивого.
Глеб заглянул под навес, похлопал рукой по поленнице, зачем-то покопался в печи, по локоть перепачкавшись золой, и, наконец, спрыгнул в приямок перед дверью погреба.
– Что там, как ты думаешь? – спросил он.
– Золото, бриллианты и склад ядерного оружия, – равнодушно откликнулся Виктор.
– Понятно, – сказал Глеб и зачем-то подергал ржавый амбарный замок, выглядевший так, словно в последний раз им пользовались еще при Хрущеве. – Слушай, а ты не помнишь: когда тебя сюда привозили, дрова под навесом лежали?
– Дрова? Ну, знаешь… До дров ли мне было? Впрочем, кажется, да, лежали. Да что ты спрашиваешь, и так ведь видно, что торцы поленьев серые. Они тут уже не меньше года лежат, а может быть, и больше.
– Больше, – сказал Слепой, внимательно изучая свою ладонь. – Наверняка больше.
– Что у тебя с рукой? – спросил Виктор. – Оцарапал?
– Да нет, – сказал Глеб, – испачкал.
– Эка невидаль!
– Испачкал низкотемпературной смазкой, – уточнил Глеб. – Знаешь, которой замки смазывают, чтобы зимой не замерзали. Видишь, синенькая?
Он показал Активисту ладонь, и в самом деле выпачканную какой-то густой сине-зеленой дрянью.
– Ну и что? – спросил Активист.
– Смазка свежая. Этот замок совсем недавно открывали и смазывали. По ночам уже капитально примораживает, а греть замок горящей газетой – дело нудное. Так говоришь, золото и бриллианты?
Он вынул из кармана связку отмычек, позвенел ею, выбирая подходящую, и без особенных усилий отпер замок.
– Отлично, – уныло прокомментировал это событие Активист. – Теперь мы будем специализироваться по банкам.., с помидорами и огурцами.
Слепой открыл дверь и долго смотрел в темноту погреба.
– Иди сюда, – позвал он. – Полюбуйся на свое золото и бриллианты. А также на помидоры и огурцы.
Виктор пожал плечами и подошел поближе. В погребе не было ничего особенного. Наваленные неаккуратной перепутанной грудой, здесь лежали все те же дрова.
– Ну? – спросил он.
