картинами, горшочками, рамками, панно, декоративным стеклом и прочими финтифлюшками и фигнюшками.
Один из ментов двинулся было в глубь помещения, но Дуська прекрасно поняла, какими разрушительными последствиями это грозит, и, жалобно пискнув, бросилась наперерез:
– Я могу вам помочь, господа?
Они не спеша оглядели представшее перед ними шмыгающее носом видение, потом второй, тот, что был похудее и пошустрее, поднял глаза и заметил открытую дверь подсобки, кипящий чайник и разложенные на столе продукты. Рина, встретившись с ним глазами, вежливо кивнула и сказала:
– Здравствуйте.
Мент вздохнул, понял, что ограблением тут не пахнет, и попятился спиной из двери, таща второго, который, хлопая глазами, все разглядывал Дуську.
Когда дверь за ними закрылась, Дуська вздохнула и горестно произнесла:
– Вот, даже милиция моего внешнего вида испугалась.
– Не глупи. Иди поешь и расскажи, из-за чего горе. А то мне ехать надо. – Рина выразительно помахала рукой с часами.
Подружка заурчала, увидев в лоточке салат с майонезом и крабовыми палочками, и быстро принялась за еду, одновременно шмыгая носом, вздыхая и рассказывая:
– Он меня бросил, представляешь?
– Твой старик?
– Он не старик!
– Ну хорошо, не сердись! Так что случилось?
Рина слушала всхлипывания Дуськи, но не могла проникнуться сочувствием по-настоящему. Все происходящее между Дуськой и тем, кого она мысленно называла стариком, не нравилось ей с самого начала.
Николай Станиславович обладал несомненной харизмой, спорить с этим Рина и не пыталась. Она охотно признавала, что он умен, образован, остроумен и является тонким знатоком искусства. Публика с восторгом внимала его речам или читала статьи, восхищаясь и соглашаясь с автором. Его цитировали, и выступления Николая Станиславовича расписаны были на год вперед. Поклонники, а в основном поклонницы не то чтобы не давали ему прохода, но внимание их и любовь были очевидны и доступны в любой момент, и лишь чувство юмора спасало Мефистофеля от греха гордыни.
Но в случае с Риной обаяние оратора и софиста пропадало втуне. Глядя на него во время поэтического вечера, например, она не могла избавиться от двойственности ощущений. С одной стороны, присутствовало восхищение интеллектом и остроумием оратора, но с другой – она видела перед собой немолодого уже человека, и наметанный женский взгляд отмечал нечищеные ботинки и обтрепавшийся воротничок рубашки, мешки под глазами и одышку после подъема по лестнице. И она думала не о величии блиставшего перед ней интеллекта, а о том, что дома его никто не ждет и рубашки он покупает себе сам – дорогие, но не когда нужно, а когда вспомнит. И диетой его заняться тоже некому. А ведь Николай Станиславович гурман и сибарит и добровольно от хорошего вина и сигарет не откажется, тут нужна забота и терпение любящей женщины, этакой жены декабриста.
И вот теперь, выслушивая Дуськины стенания, Рина с удивлением поняла, что не одна она такая наблюдательная. Попав к своему кумиру домой, Дуська ужаснулась царящему там разгрому и запущенности. Мигом перемыла окна, выбросила все из кухонных шкафов и купила современную бытовую технику, пересмотрела гардероб гения и уже почти подобралась к завалам в кабинете, но тут коса нашла на камень, и прыткая девушка была ласково, но твердо изгнана из капища. Она неделю звонила ему каждый день, клялась, что не выбросит больше ни одной бумажки, кофеварку сдаст обратно в магазин, а ему раздобудет настоящую медную турку с деревянной ручкой.
Оказавшись вновь на пятом этаже сталинского дома в просторной двухкомнатной квартире с высокими потолками, антикварной мебелью и бронзовой люстрой пятидесятых годов, Дуська чуть не разревелась. Невозможно было поверить, но за неделю в обиталище кумира воцарилось практически доуборочное статус-кво.
Тяжелые портьеры пропитались запахом табака, словно никогда и не были в химчистке, в шкафах царил кавардак, спальня полнилась чашками саксонского фарфора с остатками кофе, в холодильнике вместо овощей обнаружились три сорта французского сыра, один калорийнее другого, и белое итальянское вино.
В ванной она нашла лифчик, и, хоть белье было роскошным и в изобилии украшенным кружевами, даже искусному изделию французских модельеров не удалось скрыть тот факт, что размер груди владелицы не больше первого.
Дуська смотрела в зеркало и думала, что этот дом словно издевается над ней. Да, именно дом, а не хозяин, ибо Николай Станиславович был, как всегда, ироничен и готов к экспериментам.
– Диета? – Темная бровь изломилась саркастически. – Душа моя, ты уверена, что это хорошая мысль? Да-да, я согласен. Ну, я же тренируюсь, как ты и советовала. Хожу пешком по лестнице… ну вниз конечно же, а что? Вверх? Детка, взгляни на мои потолки – это же три с чем-то, и так на каждом из пяти этажей, а цоколь так еще выше, потому что архитектор планировал разместить там собственную квартиру, а у него была клаустрофобия, и он всячески пытался увеличить объем помещения. Забавно, ты не находишь? У меня в свое время сложился из подобных курьезов целый цикл статей. Как фобии и болезни знаменитостей влияли на их произведения. Само собой, сильно в медицинский аспект углубляться смысла не было, я же не для конференции эскулапов писал, но все равно получилось довольно интересно. Где-то в кабинете осталась подшивка журналов, где статьи печатали. Если хочешь, я найду… а пока ты могла бы мне помочь. Поможешь? Умница девочка… времени не хватает катастрофически или я просто слишком жадный и хочу все успеть? Вот, держи, это список тем. Пошарь в Интернете, будь зайкой и сделай мне подборку материалов по каждому запросу. Да-да, обязательно со ссылками на источники. На телевидении, видишь ли, задумали цикл передач. Условное название «Что в имени тебе моем». О связи имен и судеб. Может получиться интересно, но для этого надо хорошо поработать, иначе наши продюсеры опять будут дурить гражданам головы какой-нибудь дешевой мистикой… А вечерочком мы с тобой в ресторанчик сходим и душевно посидим… Ах да, диета, диета… А что же на ужин? Ну, душа моя, это странно, но если ты настаиваешь… вот только не зеленый чай, это уж уволь…
Горевшая энтузиазмом и восхищением Дуська весь свой выходной торчала за компьютером, а потом готовила кумиру диетический ужин. Само собой, она осталась у него ночевать, но продержались они недолго. Николай Станиславович собрался в командировку в Италию, писать эссе о взаимном влиянии архитектурного стиля и мировоззрения разных эпох по заказу крупного европейского архитектурного журнала. Из Италии надо будет заехать во Францию и, возможно, в Испанию.
– И думаю заскочить в Реймс, душа моя, потому что нет сил бороться с соблазном, хочу еще раз восхититься собором. И так удачно, там как раз будет вечер органной музыки, приедет знаменитый австриец, органист, как бишь его… в кармане плаща программка должна быть, месяца три назад специально взял в Праге, там уже и билеты продавали. Конечно, я все помню и обещаю следить за питанием и прочее. Спасибо тебе, душенька, что бы я без тебя делал…
Но чуткое Дуськино сердце уловило фальшь в хорошо поставленном голосе. И она не могла не заметить, как счастливо оживлен он был перспективой предстоящего отъезда. И ведь был он сто раз во всех этих Франциях и Италиях, и незачем туда опять ехать. Книги по архитектуре есть в библиотеках.
– Что он, собора Миланского не видал? – всхлипывала Дуська. – Или в Венеции не был? Не-ет, это чтобы от меня сбежать… да еще эта графиня его.
– Какая графиня?
– Итальянская. Витчелли, Витрелли, не помню. Но я фотки видела – эффектная такая, и никак не определишь, сколько ей лет. Породистая ужасно… хоть немного и похожа на ворону. Но он о ней так тепло говорил… и называл «другом дражайшим», а меня все как собачку «душенькой».
– Ну почему как собачку? Не глупи.
– Да-а, тебе вот хорошо говорить, а я просто чувствую, что неспроста он так понесся в Италию. И меня с собой не взял.
– Да с чего ему тебя брать? Он обещал что-нибудь?
