стодолларовых купюр. – Твой старший прапорщик тоже был уверен, что деньги, которые ты ему давал за подмену гробов, самые настоящие. А когда обнаружил, что это обыкновенное фуфло, очень расстроился. Сказал, что ты, полковник, нехороший человек.
– Бред какой-то, – сказал полковник, но Глеб увидел, что его левое веко начало мелко-мелко подергиваться от нервного тика.
– А ты дурак, Логинов, – заметил он. – Почему ты так уверен, что твои партнеры из местных вели с тобой честную игру? Неужели ты думаешь, что они знают, что это такое – честная игра? Ведь ты делился со Славиным своими деньгами, а вовсе не теми, что привозили в гробах, правда?
– Слушай, ты, – мучительно кривясь от боли в животе, сказал Славин. – Или оставь меня в покое, или пристрели. Чего ты хочешь? Ты ведь уже покойник, и совершенно не важно, настоящие эти доллары или фальшивые. Эти люди здесь хозяева, и они тебя живым не выпустят.
– Славин тоже так считал, – вставил Глеб.
– Что ты пристал ко мне со своим Славиным? Славин был просто жирным куском дерьма. Он наговорил с перепугу черт знает чего, а ты и поверил. У тебя же нет никаких доказательств…
Глеб поддел носком ботинка стоявший на полу чемодан с долларами.
– Самая поверхностная экспертиза покажет, что эти деньги и те, которые всплыли в Москве, вышли из- под одного клише. Это тюрьма, полковник. Лет на двадцать пять, а то и на всю жизнь. Ты бывал когда- нибудь в наших исправительных учреждениях? Представь, каково будет тебе, и еще представь, каково будет твоей семье. У тебя ведь наверняка есть семья, полковник.
– Мне нужен укол морфия, – сказал Логинов.
– А мне нужны твои деловые партнеры, – ответил Слепой. Он открыл рундук под сиденьем и вынул оттуда санитарную сумку с красным крестом. – Если ты не назовешь их мне, тебе придется назвать их следователю военной прокуратуры. Клянусь, я позабочусь о том, чтобы ты попал к нему в руки целым, невредимым и готовым к употреблению.
– А если я назову их тебе?..
– Они умрут и никому ничего не скажут, – пообещал Глеб. – Я приехал сюда именно для этого.
Полковник сдался. Он назвал имя – Судья, и район, в котором, по его предположениям, нужно было этого Судью разыскивать. Больше он ничего не знал, и Глеб ушел, оставив ему ключи от машины и санитарную сумку, в которой, помимо всего прочего, имелось несколько одноразовых шприцев и упаковка ампул гидрохлорида морфия. У него мелькнула мысль о том, что полковника лучше было бы пристрелить, но что-то в лице Логинова и в том, как он потянулся к санитарной сумке, убедило Глеба не тратить пулю: похоже, полковник позаботится обо всем сам.
…Продолжая думать о полковнике, который сейчас либо лежал на чистых простынях в тыловом госпитале, либо ехал домой в запаянном гробу, Глеб не забывал внимательно осматривать местность и только благодаря своему богатому опыту не пропустил замаскированный вход в пещеру. Продолговатая неровная дыра полутора метров в ширину и примерно двух в высоту была почти полностью скрыта густо разросшимися кустами. Глеб подумал, что месяца через полтора, когда кусты покроются листвой, эта дыра будет вообще незаметна.
Отодвинув свободной рукой колючие ветки, держа наготове взведенный пистолет, он пробрался в пещеру. Короткий извилистый коридор с неровными, источенными водой и ветром стенками привел его в обширное помещение, имевшее явно естественное происхождение, но теперь модернизированное и приспособленное под жилье. Проникавший сквозь какое-то скрытое отверстие в каменистом своде свет позволял видеть грубо сколоченный длинный стол в центре пещеры и самодельные двухъярусные нары вдоль стен. Повсюду стояли какие-то ящики, на столе были в беспорядке разбросаны грязные тарелки, с ввинченного в низкий потолок стального крюка свисала керосиновая лампа с закопченным стеклом. На поставленном на попа ящике возле самого входа лежала мятая пачка дешевых сигарет без фильтра. Из-под ее откинутого, криво надорванного клапана выглядывала наполовину высыпавшаяся сигарета. Глеб с некоторым усилием отвел от сигареты глаза и повел носом. Помещение хорошо вентилировалось, но он все же уловил слабый смешанный запах табачного дыма, оружейного масла и пригоревшей пищи, яснее всяких слов говоривший о том, что люди ушли отсюда всего несколько часов, а может быть, и минут назад.
Позади, в узком извилистом проходе едва слышно стукнул потревоженный камешек. Глеб медленно, стараясь не делать резких движений, положил пистолет на край стола и поднял руки даже раньше, чем резкий хриплый голос с сильным кавказским акцентом приказал ему бросить оружие и не двигаться.
Глава 9
Александр Владимирович Апрелев застегнул верхнюю пуговицу сорочки, поставил воротник торчком и в нерешительности остановился перед открытой дверцей шкафа, выбирая галстук. Хорошие галстуки были его маленькой слабостью, и он никогда не упускал возможности пополнить свою обширную коллекцию, если встреченный им в каком-нибудь бутике галстук был того достоин. Его родные и знакомые были прекрасно осведомлены о его невинном пунктике, и каждый день рождения приносил Александру Владимировичу богатый урожай галстуков самых различных фасонов и расцветок. Теперь их у него скопилось около двухсот пятидесяти штук, и Апрелев начал всерьез задумываться о том, что пора либо избавиться от большей части этой непомерно раздувшейся коллекции, либо придать ей окончательный вид хобби, наподобие собирания марок или значков – взять и оборудовать где-нибудь на даче специальное помещение с застекленными витринами, в котором не будет ничего, кроме галстуков и, может быть, табличек с сопроводительным текстом: галстук шелковый от Версаче, подарен такого-то числа таким-то и таким-то (имя, звание, занимаемая должность) по случаю сорокадвухлетия… Так или иначе, с галстучным засильем нужно было срочно что-то делать, потому что из-за обилия выбора одевание всякий раз превращалось в сложную проблему.
Выбрав наконец галстук и мастерски повязав его на ощупь, Александр Владимирович протянул руку и снял с плечиков пиджак, едва не оцарапав тыльную сторону ладони о колючее шитье висевшего здесь же парадного генеральского мундира. Полгода назад ему присвоили звание генерал-лейтенанта, но это событие прошло, в общем, почти незамеченным, потому что в последнее время Александр Владимирович очень редко надевал форму. У него даже не было собственных подчиненных, которые бы напоминали ему о полученном звании, величая “товарищем генерал-лейтенантом”. Собственно, Апрелев на этом и не настаивал, поскольку был начисто лишен дешевого тщеславия и всю жизнь плевать хотел на пеструю мишуру, постоянно окружающую и опошляющую истинную силу и настоящее величие. Сила – это несокрушимый монолит, способный сломить любое сопротивление и выдержать любой напор. Дураки и подхалимы живут тем, что лебезят перед силой, украшая ее золоченым шитьем и увешивая побрякушками, которые неминуемо осыплются, как только сила шевельнет плечами, готовясь нанести удар. Именно поэтому генерал-лейтенант Апрелев почти никогда не надевал свой шитый золотом мундир с двумя рядами орденских планок на груди, предпочитая держаться в тени и мало-помалу копить силу. Некоторые из людей, выполнявших его приказы, понятия не имели, что имеют дело с генерал-лейтенантом; кое-кто, покупаясь на его легкую, шутливую манеру говорить, даже пытался общаться с ним в этой же манере, позволяя себе острить и иронизировать, но никто из них по-настоящему не представлял себе, насколько силен и влиятелен Александр Владимирович. Это было хорошо, и Апрелев очень надеялся, что о степени его силы и могущества не догадываются даже те люди, чьи приказы выполнял он сам.
Существовала еще одна причина, по которой Апрелев недолюбливал мундир: в нем он казался самому себе ряженым. Густые, тщательно подстриженные и уложенные волосы, орлиный профиль, бронзовая твердость гладко выбритых щек и квадратного подбородка, широкие плечи, выпуклая грудь, плоский живот и узкие бедра спортсмена плохо вязались с раззолоченными погонами генерал-лейтенанта. Одетый по форме, Апрелев больше напоминал артиста Василия Ланового в роли генерала, чем настоящего военного. У него не было ни бульдожьих щек, ни двойного подбородка, ни солидно выпирающего вперед живота, который так хорошо заполняет объем форменной одежды, – ничего, что положено иметь уважающему себя российскому генералу начала третьего тысячелетия.
Зато дорогой штатский костюм сидел на Александре Владимировиче как влитой, а его умение подбирать галстуки в тон сорочке давно вошло в поговорку. Он часто думал, что, не будь у него других талантов, он мог бы работать имиджмейкером, причем на самом высоком уровне.
Но таланты у него были, и Александра Владимировича вполне устраивала та работа, которой он занимался в данный момент, – разумеется, как промежуточная ступень на пути к новым высотам. Под
