человек, Судья. Мы взорвали самолет, в котором он должен был лететь сюда из Москвы, и были уверены, что дело в шляпе. А потом, буквально через сутки, погиб полковник вместе со всей своей группой. Откуда ты знаешь, что он успел сказать перед смертью? И кто может поручиться, что Аслан умер молча? А еще через пару дней что-то происходит с твоим соседом – что-то настолько неожиданное, что никто даже не успел что-нибудь понять. Не многовато ли странных неожиданностей, Судья? На мой взгляд, гораздо безопаснее считать, что он жив. Он жив, Судья, и он уже близко. Он идет за тобой. Не думаешь же ты, что, добравшись до тебя, он станет задавать вопросы?
– Вопросы… – проворчал Судья, потирая ладонью горло под двойным подбородком, словно воротник вдруг начал душить его. – Вопросы… Ты-то знаешь, что, если даже кто-то начнет задавать мне вопросы, я ничего не смогу ответить. Ты когда-нибудь скажешь мне, на кого работаешь?
Роман улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и выплеснул в рот коньяк.
– Ты умный человек, Судья, – ответил он. – Если тебе не сказали этого раньше, то почему ты думаешь, что тебе что-то скажут теперь, когда все так.., так дерьмово? Все близится к концу. Ну, еще полгода, максимум год, и твой бизнес автоматически прикроется. Мы вытащим тебя в любом случае, но может случиться так, что тебе все-таки придется ответить на пару вопросов. Так зачем рисковать? Меньше знаешь – лучше спишь.
– А вы меня вытащите? – с деланным спокойствием спросил Судья, который и сам в последнее время частенько задумывался над тем, что все хорошее рано или поздно подходит к концу.
– Можешь не сомневаться, – ответил Роман, снова сверкнув белозубой улыбкой. – Такие работники, как ты, на дороге не валяются. Главное, чтобы сейчас обошлось без неожиданностей. Нужно заново наладить доставку. Твоего товара ждут в Москве. В этой игре замешаны большие люди, и не дай тебе бог подвести их. Сам понимаешь, твоя судьба в их руках.
– Понимаю, понимаю, – Судья, кряхтя, поднялся из-за стола и взял с каминной полки трубку мобильника. Набрав номер большим пальцем, он неторопливо поднес трубку к уху. – Аяз, дорогой, это ты? Ты уже навел порядок на террасе? Ай, молодец… Послушай, надо связаться со всеми нашими постами и сказать им, чтобы были повнимательнее. Да, дорогой, случилось, Не твое дело, дорогой. Обзвони всех и скажи, чтобы стреляли в каждого, кого не знают в лицо. Нет, в плен брать не надо. Я так понимаю, что в плен его уже брали. Кто брал? Ахмет брал. Ясно, да? Действуй, дорогой, я на тебя надеюсь. Да, доложи. Прямо мне доложи, дорогой.
Он положил трубку на то же место, с которого взял ее минуту назад, и не спеша вернулся за стол. Его жирные пальцы сомкнулись на хрустальном горлышке графина. Роман, одобрительно кивнув, подвинул свою рюмку, чтобы хозяину было удобнее наполнить ее.
– Послушай, Судья, – сказал он. – Я понимаю, такая просьба может показаться нескромной, но…
– Что такое, дорогой? – Судья замер в позе почти комичного внимания, не донеся руку с графином до рюмки и высоко задрав густые брови. Лоб у него был узкий, и брови почти спрятались в низко растущей смоляной шевелюре, где, несмотря на его уже далеко не юный возраст, седые волоски можно было пересчитать по пальцам. – Может быть, ты хочешь мою жену? Так, конечно, не положено, но я найду тебе женщину – молодую, горячую и послушную. С этим сейчас трудно, но чего не сделаешь для дорогого гостя? Только не требуй, чтобы она была блондинкой и девственницей, ладно?
Он засмеялся над собственной шуткой, держа на отлете графин с коньяком и сотрясаясь всем своим тучным телом. Роман немного посмеялся вместе с ним и отрицательно покачал головой.
– Какие девственницы в наше время… Да и не до этого мне сейчас, Судья. Я хотел попросить тебя о другом. Знаешь, я пропустил через свои руки черт знает сколько твоих долларов, но так ни разу и не видел, как ты их штампуешь. Скажи, это возможно?
Судья остро, искоса посмотрел на него поверх плеча, разливая по рюмкам коньяк.
– Зачем тебе это, дорогой? – осторожно спросил он. – Если ты что-то задумал…
– Да нет же, черт возьми! Мне действительно любопытно. Знаешь, прошло уже лет пятнадцать с тех пор, как я в последний раз по-настоящему чем-то интересовался. Не надо было мне затевать этот разговор. Забудь, Судья. Ты совершенно прав: человек имеет право на свои маленькие секреты. В конце концов в бизнесе между партнерами должен существовать если не паритет, то хотя бы его видимость. Извини, я был не прав. Этот твой коньяк меня подкузьмил.
Судья поставил графин на место и снова пристально, изучающе посмотрел собеседнику в лицо. Тот извинительно улыбнулся и развел руками, давая понять, что сожалеет о своей неуместной просьбе. Он действительно не имел в виду ничего дурного: отчасти им и в самом деле двигало любопытство, к которому примешивалась деловитая озабоченность по поводу того, надежно ли организована охрана этого весьма дорогостоящего и секретного производства. У него был совершенно четкий приказ: проконтролировать все до мелочей и устранить малейшую возможность провала, – и он намеревался выполнить этот приказ с присущими ему дотошностью и блеском.
– Не знаю, дорогой, – медленно сказал Судья, задумчиво беря в руку свою рюмку. – Честное слово, не знаю. В нашем деле доверять никому нельзя. Не обижайся, ты же знаешь, что это правда… Но сейчас я тебе почему-то верю. Не знаешь почему?
– Наверное, потому, что я не солгал, – ответил Роман. Ему показалось, что голос Судьи звучит растроганно, и он мысленно поморщился: если ему чего-то и не хватало, то уж никак не романтических бредней и не братаний с этим куском сала, который вообразил себя грозой околотка и равноправным партнером Апрелева.
– Хорошо, – сказал Судья. – Сейчас пей, кушай, отдыхай, а вечером поедем. Покажу тебе, как мы делаем деньги.
Он хихикнул, довольный этим невольным каламбуром, и хотел еще что-то добавить, но в это время двустворчатая дубовая дверь беззвучно распахнулась, и на пороге возникла его молодая жена. Роман, которого обещание Судьи раздобыть молодую, горячую и покладистую женщину раззадорило помимо его воли, в упор уставился на вошедшую. Правда, под слоем намотанных на нее бесформенных тряпок было трудно разглядеть что бы то ни было, кроме того, что она молода и хороша лицом, но по тому, как она исподтишка сверкала черными глазами и поминутно заливалась горячим румянцем, столичный гость понял, что перед ним стоит та еще штучка, и остро позавидовал Судье.
– Пришел Аяз, – едва слышно произнесла она, глядя в пол. – Он просит разрешения войти.
– Пусть войдет, – разрешил Судья и, когда молодая женщина повернулась спиной, уставился на ее надежно скрытые пестрой юбкой и шароварами ягодицы как кот на сало. Проследив за направлением его взгляда, Роман подумал, что и сам был бы не прочь узнать, что скрывается под этим пестрым тряпьем. Походка у девушки была бесшумной и грациозной, и майор ощутил растущее, совершенно неуместное в данный момент возбуждение.
Жена Судьи исчезла за дверью, и ее место занял угрюмый Аяз. Мелкие капли дождя поблескивали на его кожаной куртке и на вороненой стали автомата, а его высокие американские ботинки со шнуровкой до середины голени оставляли на светлом паркете темные влажные следы. Рисунок протектора был замысловатым, и Роман почему-то вспомнил тех семерых наблюдателей от ООН, чьи головы были переданы чванливым представителям мирового сообщества в знак серьезности намерений нового руководства Ичкерии. “Головы головами, – подумал он, – но откуда у этого горного барана такие ботинки? Не на местном же рынке он их купил…"
Переведя взгляд с неуместно желтых, вызывающе качественных ботинок Аяза на его угрюмое бородатое лицо, московский майор разом позабыл и о прелестях молодой жены Судьи, и о печальной участи ооновских миссионеров. С первого взгляда было видно, что охранник принес плохие новости. Подозрительно покосившись на майора, он начал что-то очень быстро говорить по-чеченски. Слушая его, Судья буквально на глазах темнел лицом, наливаясь темной кровью. Когда Аяз закончил говорить, толстяк отдал какое-то энергичное приказание и сверлил спину охранника тяжелым взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за дверью.
– Ну что? – спросил Роман. – Я был прав?
– Увы, – сказал Судья, – похоже на это. Один из наших постов не ответил на вызов по радио. Возможно, это ложная тревога. Людям, знаешь ли, свойственно постепенно разбалтываться. Кое-кто из моих бойцов в последнее время начал думать, что боевое охранение на дорогах – просто моя причуда. Они могли напиться, они могли просто по небрежности повредить рацию.., да мало ли причин можно придумать! Но я велел Аязу
