креслом на доски веранды.
«Как у кого?» — не понял вопроса Питер.
«Выиграть можно только у кого-то, — проговорил Умберто. — Вот сядем мы с тобой в карты играть, и выиграю я у тебя двадцать крузейро…»
«Реалов! — машинально поправил его инженер. — Сейчас у вас уже реалы. А до них были крузадо!»
«Ну, не важно! Сядем мы, значит, играть, и выиграю я у тебя двадцать реалов. Значит, что?»
«Что?»
«Значит, у тебя их станет меньше, потому что ты их мне — проиграл! А время люди в самолете у кого выигрывают? У кого его меньше становится, если у них прибавляется?»
«А-а… — с облегчением вздохнул Питер. — Я понял! Ты прав, меньше его ни у кого не становится. Просто говорится так: выиграл время. А на самом деле они его не получают дополнительно, а экономят. Ну, меньше тратят на дорогу!»
О’Брайану показалось, что он неплохо выскользнул из лингвистического тупика, в который его пытался загнать Умберто.
Детский вроде вопрос, но он и сам впервые задумался: а какого черта в языке закрепилось дурацкое по смыслу сочетание «выиграть время»? А есть и другие, сходные: «найти время», «получить время», «выкроить время». Вплоть до «растянуть время» или «сократить» его же.
«Ты говоришь, если двигаться очень быстро, то у тебя останется больше времени?» — после некоторого, весьма краткого, раздумья снова спросил Умберто.
«Это точно! — согласился Питер. — Остается гораздо больше времени! Например, самолетом по сравнению с морским путешествием из Штатов в Бразилию можно выиг… сэкономить от двух дней до недели. Смотря откуда и куда добираться!»
«Больше времени у тебя будет?» — с упором на первое слово переспросил Умберто.
«Ну да!» — пожал плечами Питер.
«Сколько дней не потратишь на дорогу — на столько дней дольше проживешь?»
«Черт! — инженер в сердцах хлопнул шляпой по доскам веранды, выбив с них пыль. — С тобой спорить — лучше негра в задницу целовать! Ну, конечно, ты опять все передернул!»
«Ты Лусинду в задницу целуй! — с улыбкой посоветовал Умберто. — Она это с детства любит и щекотки не боится!»
Инженер не нашелся, что ответить, и отвернулся. Умберто не сдержал улыбки — гринго легко вылетал из седла. Кресло его стояло рядом с открытым окном, затянутым сеткой, и он слышал, как на кухне гремят посудой, заканчивая приготовление ужина. Спорить ему больше не хотелось: день прошел в трудах, тело сладко ныло, требуя сытной трапезы и глубокого сна.
«Слушай, Умберто! — решился снова заговорить Питер. — А если я и впрямь надумаю на Лусинде жениться — отдашь ее за меня?»
«Легко! — ответил тот. — А она пойдет?»
«Вроде не гонит пока!»
«Мужчину принимать и замуж за него идти — разное дело!» — пробормотал Умберто.
«Да я понимаю!.. — американец почесал лысый лоб, на котором, впрочем, внимательный глаз Умберто уже заметил пару длинных, невесть когда проклюнувшихся волосин. — Тут дело такое… Мне до пенсии всего восемь месяцев осталось, контракт в эти же сроки истекает. Дом в Штатах есть, машина в гараже пылится, дети взрослые — внуку уже пять лет! Я вот и думаю: женюсь на Лусинде, да и заберу ее в Денвер. Гражданство ей сделаем… Не сразу, конечно, года три потерпеть придется, но вид на жительство гарантирован!..»
Питер говорил и чем дальше разворачивал картину, тем менее радужной она казалась. Ясно, что дети вовсе не обрадуются мачехе, тем более что она гораздо младше Альберта (ему тридцать два исполнится через две недели, не забыть бы поздравить с днем рождения!), а дочери так вообще тридцать восемь. Плюс, если по местным деревенским меркам Лусинда и считается вполне взрослой, то по законам Штатов она несовершеннолетняя. Женитьба старика на вывезенной из Бразилии девчонке, похожей на школьницу, весьма дурно припахивает. А чета Козлевски? Одним шепотком за спиной про седину в бороду вряд ли обойдется, будут и плевки вслед, и охи о загубленной юности деревенской дурочки, и невинные внешне вопросы знакомых по бару — хватает ли ему пальцев на руках, чтобы справляться с молодой женой или приходится использовать и другие инструменты. Всем рот-то не заткнешь…
Питер невольно поежился. Умберто же будто прочитал его мысли.
«Вы, гринго, только о выгоде и думаете! Что я получу от этого, что я потеряю на этом, во что мне это обойдется… — он произнес последнюю фразу нарочито противным голосом. — Ты хоть к старости научись вести себя как мужчина, думать в первую очередь о слабых, а потом о себе! Еще раз спрашиваю: ты с Лусиндой говорил о замужестве?»
«Нет!» — с недоумением посмотрел на него Питер.
«Зря!» — сказал Умберто, как будто взмахом молотка вбил гвоздь по самую шляпку.
«Так спросить недолго! — инженер начал вставать, поднял шляпу. — Сейчас прямо и спрошу!»
«Давай!» — Умберто отвернулся от него, показывая, что ответ «дочери» ему заведомо известен.
«Я чего-то не знаю?» — остановился американец, уже взявшись за дверную ручку.
«Ты знаешь и не понимаешь, потому что слушаешь — и не слышишь! — громко сказал Умберто, догадываясь по резко оборвавшимся звукам на кухне, что Лусинда вся превратилась в огромное ухо. И это ухо, скорее всего, на цыпочках приближается к открытому окну. — Во-первых, выбрось из головы фантазии, что она поедет за тобой в Штаты! Нечего делать там нашим женщинам! Я говорил тебе, что ты слишком старый для нее? Говорил?..»
«Да ты сам не намного меня моложе!» — попытался возразить Питер.
«В отличие от тебя, я не собираюсь, протянув еще лет семь-десять, оставить молодую вдову, которую сразу начнут клевать со всех сторон родственники. У тебя нет других претендентов на наследство? Детей, внуков, невесток и зятьев, племянников, братьев и сестер до третьего колена? Скажешь, что сумеешь позаботиться о ней, обделив своих? Тогда они сами начнут сосать из нее кровь бесконечными судами! Уж будь уверен: опротестовать последнюю волю старика, женившегося на несовершеннолетней, в Штатах проще, чем мне, поссав, упрятать дружка в штаны!»
Умберто нарочно говорил грубо, иначе мягкотелого инженера было не пронять. Впрочем, бразильскому крестьянину это было вполне к лицу.
«Ну, хорошо! — Питер отпустил дверь. — А во-вторых?»
«А во-вторых, — успокаиваясь, ответил Умберто, — она лет пять назад дала обет моему брату, что на ее свадьбе он будет посаженным отцом».
«И в чем проблема?»
«Да ни в чем! — Умберто побарабанил пальцами по гладко отполированному подлокотнику кресла. — Просто вскоре Казимиро уехал в Манаус и пропал там. Года четыре уже ни слуху, ни духу!»
«Да, жалко человека, но замужество-то здесь при чем? Она, что, так и собирается ждать всю жизнь, что он вернется подержать над ее головой венец? А если он умер? Убит, в конце концов? Сам знаешь, в ваших городах черт знает что творится!»
Умберто пожал плечами.
«В ваших не намного лучше! Но в Манаусе его не находили! И справки о смерти тоже нет. И Лусинда собирается ждать дядю, потому что слово дала!»
«Да о чем слово-то? — рассердился Питер. — Что за бред? Не всегда же можно выполнить обещанное!»
«Это у вас, гринго, не всегда слово держат. А у нас от него может освободить только тот, кому это слово дали!»
«И кто это в данном случае? Сам исчезнувший Казимиро?» — хмыкнул Питер.
«Пресвятая Дева Мария, родившая Господа нашего!»
«Тьфу! — плюнул американец себе под ноги. — С вами разговаривать, как из воды виски гнать — пару много, а в бутылке — пшик!»
Он крутанулся на каблуках, сбежал по ступенькам с веранды, направляясь к воротам. Умберто проводил
