расстроился.
Достопочтенный Илья Сергеевич был облачен в летний партикулярный костюм светло-серого цвета и неплохо смотрелся на фоне парижских бульваров.
Они вежливо поговорили о семьях, погоде, здоровье и не заметили, как оказались в парке.
Александр любил это парижское место, где можно было уютно устроиться даже в кованом кресле, а ноги, как истинные парижане, отдыхающие вокруг, водрузить на другое.
– Смелее, Илья Сергеевич, следуйте моему примеру. И непременно советую развернуться лицом к солнышку. Оно сейчас не очень жаркое и ласкает весьма нежно. Впрочем, как и всё в Париже.
Суворов не стал себя долго убеждать и последовал примеру Духона.
– А что? Недурно. Сто раз бывал в Париже, а такой свободы себе ни разу не позволял.
– Это потому, что вы прирожденный чиновник. Не обижайтесь, Илья Сергеевич, но наши чиновники умеют только взятки брать да щеки надувать. К вам, правда, это не относится. Вы – хороший чиновник. Даже излишне правильный.
– Спасибо на добром слове.
Суворов отвернулся, чтобы приятель часом не увидел его выражения лица. Супруга Ильи Сергеевича давно работала в одной из структур Духона. Таким нехитрым способом он помогал этой милой семье, особенно после того, как их единственная дочь стала обучаться в Мадриде. Но чтобы это не унижало Илью Сергеевича, его жена помогала олигарху пополнять его коллекцию живописи испанских художников.
Они еще достаточно долго сидели молча, с интересом наблюдая за окружающей публикой. Но не той, что принадлежала к суетливому племени туристов, мелкими кучками перебегающих от одной достопримечательности к другой.
– Как будто кругом нет никаких проблем. Только позавидовать можно, – заметил Суворов.
– Я вот тут, в деревне, в Нормандии, исключительно с одними французами соседствую. Это вам не Лазурный Берег, не Марбелья, не Лондон. Так вот, представьте, им действительно можно позавидовать. Социализм. Мы строили его у себя, а они – здесь. Соревнование двух систем в действии.
– Неужели, Александр Павлович, вы в социалисты записались? Никогда не мог предположить.
– Не волнуйтесь. Может, поживу здесь еще немного, так этот их социализм настолько опротивит, что домой вернусь.
Духон говорил в своем привычном ироничном стиле, что нередко раздражало тех его собеседников, кто был настроен на серьезную волну.
Илья Сергеевич отлично знал эту его манеру и даже не обратил на это внимания.
– Скукотища, – скривил улыбку бывший банкир и олигарх. – Помнится, еще не так давно кто-то мне чуть ли не божился, что собирается покончить со службой, как только стукнет шестьдесят.
Суворов понимал, что Александр Павлович его подкалывает, но ничего против этого не имел.
– А вы бы что сделали, если тебя приглашают, чтобы объявить об отставке и вдруг предлагают новую должность?
– Я бы ничего не сделал. У Президента со мной почему-то всегда другие темы разговоров. Скорее всего, я не подхожу по каким-то параметрам. – Духон убрал ноги с соседней скамейки и стал, как показалось его собеседнику, несколько серьезнее.
– А Президент, кстати, в курсе, что Уралов поначалу именно в вашей драгоценной персоне увидел своего преемника? – как-то обыденно спросил Александр, будто речь шла о каком-то пустяке.
Суворову стало приятно, что Духон, оказывается, знает об этом предложении.
– Было дело, – не отводя глаз от собеседника, ответил Илья Сергеевич. – Только до сих пор не могу понять, правильно ли я сделал, что отказался.
– Вы что, серьезно? Как там в Писании сказано? «Да минует меня чаша сия». Верно, кажется, процитировал.
– Верно. Но я и в другом не уверен. Зачем, например, на новый пост заступил?
Илью Сергеевича так и подмывало в лоб спросить олигарха-пенсионера, как он сейчас относится к нынешней власти. Но боялся, что, действуя напролом, мало чего добьется. Духон, как обычно, отшутится, и дело с концом.
– Радоваться надо, что вам отодвинули старость. Это, заметьте, вам говорит пенсионер.
Хотя Александр пытался преподнести эту фразу всего лишь как шутку, его голубые, уже изрядно выцветшие глаза истинные эмоции выдавали с головой. Грусть или что-то еще совсем иное выплескивалось из них через край.
– Можно, конечно, и радоваться, – с сомнением ответил Суворов. – Но вы понимаете, все вокруг словно чужое. Кроме Президента, поверьте, не поймешь, кто и что про тебя думает.
– Ну, это еще полбеды, – возразил Александр. – Лично меня в последнее время жутко доставало то, что я вообще не понимал, кто и что думает. И думает ли вообще. Про будущее страны, к примеру. Про истинное положение вещей в этой стране. Да разве все перечислишь, что хотелось бы понимать.
Духон заговорил излишне эмоционально, чем сразу привлек внимание посторонних. Но даже заметив это, сдерживать себя не захотел:
– Нет, вы не подумайте, что я призываю залезать чужими сапогами всем в душу. Я сам никогда этим не увлекался да и других особо не поощрял. Мне представляется, Илья Сергеевич, что вы человек подобного же склада. И вас это мучает. Ведь так?!
Суворов выразительно кивнул:
– То-то и оно. Я сам нахожусь как в вакууме. Не знаю, как человек должен себя ощущать в этом самом вакууме, но мне кажется именно так – раскланиваюсь, пожимаю ручки, отвечаю на звонки, а ощущения командной работы как не было, так и нет. Александр Павлович, ну скажите, что все-таки происходит? – чуть не взмолился Илья Сергеевич.
– А что, что происходит? – Духон картинно стал оглядываться. – По-моему, ничего. Люди ходят, смеются, едят мороженое. Вы спросите здесь любого, кто у них ну, например, премьер-министр или, на худой конец, кто их местный энергетический босс? Боюсь, никто вас не обрадует подобными знаниями. Разве у них нет междоусобной борьбы? Еще какая! Я тут уже всякого наслушался. Даже в моей деревне идут подковерные игры. Но ни для кого из местных чиновников это не главное. У нас же – из ста чиновников девяносто девять – рвачи, хапуги, циники.
Суворов сразу даже не нашелся что и ответить. Как повернуть разговор в нужную сторону, чтобы его собеседник окончательно раскрылся и ни в коем случае не ушел в себя.
Олигарх между тем понимал, что приехавший из Мадрида в Париж Суворов пытается что-то из него выжать. Но действует каким-то странным способом – все ходит вокруг да около. А это как раз и настораживает.
– Александр Павлович, а что, если нам на пленэре немного пофилософствовать? – Предлагая это, Суворов буквально вперил взгляд в собеседника.
– Не понял. Что вы имеете в виду? Мы уже философствуем. Только несколько приземленно.
– А я бы хотел предметно, – пояснил Илья Сергеевич. – Например, каковы перспективы у нынешней «обоймы», из которой я уже было вылетел, а потом попал вновь?
– Так вот вы о чем? Но я сказал уже, что правильно сделали. И потом, только не обижайтесь, вы в этой, как выразились, обойме словно десятая спица в колеснице. А вообще-то мне ваш вопрос не интересен. Я давно знаю нынешнего Президента и всегда считал, что перспективы у него ровно столько, насколько он захочет. Меня больше волнует, с каким знаком его перспективы – с плюсом или с минусом?
Суворов уважительно слушал.
– Вы помните, я всегда желал, чтобы Президентом наконец стал мой ровесник, человек современно и, главное, быстро мыслящий. Со знанием языков, спортивный, непьющий… И надо же, именно такого Уралов и оставляет после себя. Было чему радоваться. Было! Кстати, в определенной эйфории пребывала почти вся элита – и ваш брат-чиновник, и наш брат-олигарх, и брат с сестрой – рабочий и колхозница.
– Полностью согласен с вами, – стараясь не перебить, вставил реплику Суворов. – Но чувствую в ваших интонациях отнюдь не радостные нотки. Разочарование?
– При чем тут я?! – Духон даже привстал.
Как истинный дипломат Илья Сергеевич вскочил тоже. После долгого сидения на железной скамейке поясница изрядно ныла.
