– А вариантов у нас, собственно говоря, и нет. Два я уже назвал. Третий: ты, Александр Васильевич, договариваешься с Хохловым о том, что «грабеж» состоится. Ты так ему и скажи, что всем при «грабеже» будет спокойнее. Ну а экземплярчиком меморандума пусть все же поделится. Мы же сделаем вид, что вскрыли этот чертов контейнер. Хоть убейте, но я не верю, что его нельзя вскрыть без пароля. Вообще это похоже на какую-то детскую «бабайку».
– Верю – не верю, какая разница? Я бы лично воздержался от самодеятельности и развенчания мифов. Мне Исаков, ну, тогда, в эмвэдэшной лаборатории, божился, что не сочиняет. Все время повторял, мол, так было задумано.
Смирнягин даже обиделся за своего бывшего сослуживца.
– Ну тем более нужен хоть черновик меморандума, – подытожил Мацкевич. – Будем искать.
Глава 5
Загородный дом губернатора последнее время большей частью пустовал. Его хозяин словно потерял интерес к своему любимому увлечению – охоте, а других целей для постоянного пребывания в нем Германов не представлял. Спрятанный от посторонних глаз в удивительно живописном уголке национального заповедника, он являл собой образец поздней советской архитектурной школы. Двухэтажная бетонная громадина была так же бездарна как снаружи, так и внутри. За отсутствием элементарного вкуса хозяина обслуга заполнила дом всевозможной мебелью и утварью, которой с лихвой хватило бы еще на пару таких же монстров.
Единственным более-менее обжитым и уютным местом в доме оставалась столовая, забитая всевозможными охотничьими ружьями и ножами, а также трофеями – оленьими и лосиными рогами, шкурами убитых животных, что все вместе, видимо, должно было свидетельствовать о ярком мужском начале хозяина этого дачного реликта.
После разговора с президентским советником именно сюда Германов перевез из городского дома светло-серого цвета коробку с прозрачной крышкой, под которой красовались ствол и приклад охотничьего ружья в разобранном состоянии. Это и был тот самый титановый контейнер с экземпляром меморандума.
«Вот уж не думал, что эта мухобойка станет моей индульгенцией», – подумал он, отправляя контейнер в оружейный шкаф.
По предварительной договоренности с неким полковником, связавшимся с ним вскоре после памятного разговора со Смирновым, губернатор должен был сразу сообщить, как только контейнер окажется на месте.
– Надо ли мне снимать охрану? – поинтересовался Германов, сообщая московскому абоненту, что контейнер уже на его охотничьей даче.
– А если подумать? – вопросом на вопрос ответил Смирнягин. – И вообще, Михаил Михайлович, меньше суетитесь. Все, что вы могли сделать полезного, вы уже сделали. Кстати, о полезном. Не вспомнили вы заветное «Сим-Сим, откройся»?
– Вы, простите, о чем?
– А если еще раз подумать?
– Только не надо со мной говорить как с ребенком или с подследственным. Не знаю вашего имени- отчества…
– Можете обращаться – товарищ полковник. Или господин полковник, как будет угодно.
– Увы, не вспомнил. Сам себя корю.
Германов действительно обзывал себя последними словами за то, что забыл ключ-пароль к контейнеру. Он даже не мог вспомнить, когда именно это произошло. То ли на следующий день после возвращения с меморандумом домой. То ли несколько позже. Впрочем, какая теперь разница.
Прямо как в анекдоте:
«Два друга жалуются на память.
– Слушай, как называется такой красивый цветок с такими красивыми красными лепестками?
– Роза.
– Точно. Роза.
– Роза! (Кричит жене.) Скажи дорогая, как называется цветок, который любит моя мама?
– Роза, дорогой».
Губернатор добросовестно вспоминал наставления Дорошина, что код к сейфу он должен составить из самой привычной лично для него фразы. И вроде бы он и сделал это. Но даже тему припомнить не мог.
– Ну, тогда, наверное, вы могли себе позволить такую «забывчивость». Любимец Президента. А на его инициативу наплевали, – подковырнул его полковник.
Смирнягин не должен был позволять себе это. Но напитавшийся в ходе разработок по «Меморандуму» самой различной информацией, в том числе и о российской элите, он, мягко говоря, «не уважал» ту ее часть, к которой принадлежал Германов. Даже убитый дальневосточный его коллега был понятнее Смирнягину и не вызывал столь сильной идиосинкразии. Германов казался ему во сто крат более порочным, чем Листов. Тот лишь нагло пользовался своей властью, не особо заботясь ни о морали, ни о ценностях, которым якобы служил на своем посту. Другое дело – Михаил Михайлович.
Еще бы, один из активных последователей идей демократии, не замешанный ни в каких грязных делах, – бюст на родине таким обеспечен, – на самом деле являл собой образец классического политического конъюнктурщика, вынесенный вместе с пеной начала девяностых на вершину власти.
И то, что он напрочь забыл код к судьбоносному, по крайней мере с точки зрения подписантов, документу, абсолютно точно вписывалось в суть этого маленького и самоуверенного губернатора.
– Такого грабить надо по полной программе, невзирая на договоренности, – в сердцах заметил молодой и горячий Дмитрий Мальцев, когда вся бригада собралась у начальника оперативного управления ФСБ Попова, обсуждая механику «грабежа». Но поймав осуждающие взгляды сразу всех своих начальников и кураторов, игриво бросил:
– Что вы на меня так все уставились? Шучу.
Хотя глаза его – никогда не врущее зеркало души – оповещали присутствующих как раз об обратном.
Только что опергруппа окончательно определилась со своими действиями по «ограблению» охотничьего дома губернатора. Накануне Смирнягин принес окончательные детали действий группы, командируемой на место Хохловым.
– Их будет всего двое. И нас просили не раздувать свою команду.
– Представляете, – тут Смирнягин не к месту громко рассмеялся, – Германов тоже поинтересовался у наших партнеров, снимать ли ему местную охрану?
– Если бы мы готовили там войсковую операцию, то не послали бы на дело нашего дорогого математика Димулю.
Произнесший это Мацкевич нежно похлопал своего любимого аналитика по плечу.
На это была своя, простая логика. Мальцев, пожалуй, глубже других из членов бригады был посвящен в детали, что и где на даче искать. А главное, никому стороннему или малопосвященному нельзя доверять документ, который якобы подкинут на место люди Хохлова.
Не записываться же в «грабители» Мацкевичу или Смирнягину? Несолидно. Тем более что последние месяцы Дима просто горел желанием участвовать в любой операции, связанной с меморандумом.
Он выбрал себе напарника, способного без особого труда «выключить» охранников объекта, и на выделенной для этого случая оперативной «Волге» они двинулись в дорогу. Сидя рядом с водителем, Мальцев большей частью то ли спал, то ли дремал и очнулся, когда напарник, съехав в лес у заранее запланированной развилки, выключил мотор.
От наступившей оглушительной тишины Дима мгновенно проснулся. Он посмотрел на часы. Прошло пять с половиной часов, как они выехали из Москвы. До начала операции оставалось не больше часа.
Костя Мещеряков – он же Аудитор – в отличие от человека, который его практически вычислил, сам вел любимый «БМВ». Он пребывал в радужном настроении. И почти всю дорогу наставлял своего подопечного Пестова. Тот не сомневался, что в ближайшие часы ему предстоит участвовать в какой-то секретной операции, после которой, возможно, Мещеряков отпустит его на хлеба. Бывший охранник всегда недоумевал, когда босс обещал его отпустить на свободу, почему-то считая, что Пестов жутко тяготится
