халатах с закатанными рукавами, ввели пациента. Кривошеев вздрогнул: перед ним, озираясь по сторонам не испуганно и затравленно, а с любопытством, стоял его брат.
– Господи, – вырвалось у Кирилла Андреевича, – сколько же лет я тебя не видел? Десять? Двадцать!
Появился главврач. В его руках была тетрадка, неизменный ключ и авторучка с блестящим колпачком.
– Прошу, – галантно предложил больному главврач, указывая на стоматологическое кресло.
Тот заулыбался, поздоровался с главврачом за руку и уселся. Когда Кривошеев увидел улыбку своего брата, у него сжало горло, словно кто-то двумя руками вцепился в его шею. Кривошеев рванул верхнюю пуговицу рубашки, узел галстука, резко тряхнул головой. Дышать стало немного легче.
Передних зубов у его брата не было. “Господи, Боже мой, что же они с ним сделали!"
Может, быть, из-за отсутствия зубов, может быть, еще из-за чего-то голос у брата был не совсем таким, как у Кирилла Андреевича.
– Ну, как мы себя чувствуем? Не мучают тяжелые сны? – спросил главврач у пациента, когда за санитарами закрылась дверь.
– Нет, не мучают, сон крепкий, – ответил Евгений Кривошеев, продолжая все так же глуповато улыбаться.
– А грудь не болит? Сердце не беспокоит?
– Нет, не беспокоит.
– А спина? Давайте-ка подымем ручки, пошевелим глазками.
Евгений Кривошеев покорно, как кролик перед удавом, выполнил все то, о чем просил главврач. Кирилл Андреевич Кривошеев мрачно и угрюмо сидел, уставившись в тонированное стекло. Он уже ненавидел главврача, понимая, что тот настоящий садист, хотя вид у него вполне благообразный.
Разговор врача и пациента длился около получаса. Единственное, что четко понял Кирилл Андреевич, – это то, что его брат почти не ориентируется во времени. Он не знает, какой сейчас год, месяц и день. Мало чего помнит о своей жизни до психиатрической лечебницы. Зато то, что происходило вчера или позавчера, пациент помнил хорошо и отвечал вполне внятно.
– Да, тяжелый случай, – пробормотал Кирилл Андреевич, закуривая третью сигарету.
Пальцы его дрожали, сердце билось неровно, в голове стучала кровь. Время от времени Кирилл Андреевич вытирал вспотевшее лицо, чувствовал, что даже рубашка стала мокрой от пота.
Взглянув на зеркальное стекло, за которым прятался Кирилл Андреевич, главврач ухмыльнулся. Ну вот вы и посмотрели, каков ваш братец. Теперь я его отправляю в палату. Опять появились два дюжих краснолицых санитара, веселых и глупых, с лицами абсолютно безмятежными, и увели, держа под локти, пациента из седьмой палаты.
– Ну вы и накурили, Кирилл Андреевич, – махая перед собой рукой с короткими пальцами, пробурчал главврач клиники.
– Волновался, – сказал Кривошеев.
– Я вас понимаю. Ну что, поднимемся наверх. Думаю, вам не повредят пятьдесят грамм коньяка.
– Да уж, не повредят, – согласился полковник налоговой службы.
Выпив коньяк и полистав историю болезни, Кирилл Андреевич посмотрел на главврача.
– Я вам оставлю денег, “почините” рот моему брату.
– Зачем? Ему и так комфортно, – сказал главврач.
– Вставьте ему передние зубы.
– Ваше желание – для меня закон. Если есть такое желание и есть средства, то почему бы не выполнить. Будет сделано.
– Хорошо, – сказал Кирилл Андреевич, отодвигая пухлый том, просмотрев который он понял не слишком много. – А теперь не могли бы мы с вами прогуляться, походить немного где-нибудь по берегу реки, полюбоваться на великолепие местных пейзажей, – произнес гость.
– У нас замечательная природа, у вас в городе такого не увидишь. Ирина Васильевна, я отлучусь часика на полтора-два, потом появлюсь. Так что вы остаетесь за меня, – связавшись по телефону с секретаршей, сказал главврач, затем снял белый халат, шапочку и надел пиджак.
Усевшись в “Волгу” Кривошеева, они покинули территорию лечебницы. Доктор указывал, куда ехать, и минут через десять-пятнадцать машина остановилась на берегу реки. Вид отсюда открывался действительно замечательный. С высокого берега расстилалась в оба конца бесконечная панорама: леса, перелески, поля, луга и извилистая неширокая река.
– Благодать, – сказал Кривошеев.
– Да, природа здесь замечательная. Лечебницу поставили в правильном месте, пейзажи успокаивают больных.
Кривошеев при этих словах главврача подумал, что больные вряд ли видят из сетчатых загонов для прогулки эти пейзажи. А если и видят, то вряд ли понимают, как великолепна природа.
– Сколько у вас больных в клинике?
– Стало больше, а в лучшие времена было около двухсот семидесяти.
"Двести семьдесят психов, – подумал Кривошеев. – И один из этих двухсот семидесяти – мой родной брат-близнец. Удивительная судьба у людей. Я сам – важный московский чиновник. От одного лишь вида или упоминания моей фамилии многие богатые и могущественные люди начинают трепетать и сердце у них уходит в пятки. А мой родной брат-близнец – человек беспомощный и никчемный. На него даже никто не обращает внимания. Умри такой человек, погибни, и никто не вспомнит добрым словом, не всплакнет, и ни одна газета не напечатает некролог, в котором последней строчкой будет соболезнование родным и близким покойного”.
Мужчины стояли на берегу, любуясь рекой.
– Виктор Феликсович, разговор у меня к вам серьезный и предложение, поверьте, очень серьезное.
– Да, я вас слушаю, – главврач насторожился, понимая, что такой человек, как Кривошеев, шутить не станет: если уж говорит, что разговор серьезный, то так оно и есть.
– Как вы посмотрите на то, что я заберу своего брата?
– Не понял, как заберете?
– Заберу из вашей клиники, пусть он живет у меня. Я перед ним в долгу.
"В долгу” Кривошеев произнес веско, но все же не смог скрыть некую едва уловимую фальшь. И психиатр это почувствовал:
– Вы хотите забрать его навсегда?
– Не знаю, навсегда или нет… Посмотрим… Если он будет вести себя нормально, то пусть живет с нами. Пусть будет при мне. Надеюсь, вы не против.
– Но ведь он на другой фамилии. Все, сделанное вашим отцом, открутить назад, как я понимаю, весьма проблематично.
– Проблема есть, но она не из неразрешимых. Это дело я исправлю. Можно исправить прямо у вас здесь в городке, можно – в Москве, как вам будет угодно.
– Конечно, можно и у нас устроить. Это будет недорого. Меня здесь все знают, к моему мнению" прислушиваются.
– Значит, вы не против, Виктор Феликсович?
– А почему я, собственно говоря, должен быть против? Человек попадает в хорошие руки.
– Естественно, это будет сделано небезвозмездно, – продолжил Кривошеев, – я вам хорошо заплачу. Пятьдесят тысяч вас устроит?
От удивления главврача даже шатнуло – он не только никогда не держал в руках подобных денег, но и представить себе не мог, что станет обладателем такой суммы.
– Долларов? – уже робким голосом спросил он.
– Естественно, не российских рублей.
– Да, да, – дважды выдохнув, произнес главврач. – Все, что будет нужно… Все, что в моих силах, я сделаю, Кирилл Андреевич.
– Вот вам для начала тысяча. Приведите в порядок его передние зубы, вставьте, чтобы был похож не на мученика российской системы здравоохранения, а на нормального человека.
