аппаратура для телефонного прослушивания, набор глушителей, взрывчатка, детонаторы и компакт-диски, замаскированные под музыкальные. Что на них, еще не знаю, но мы скоро проверим, сразу после завершения операции. Через минуту я отдаю приказ забросать дом гранатами со слезоточивым газом.
– Слушай меня, полковник, я постарше тебя и знаю немного больше. Это даже не приказ, напрямую я приказывать тебе не могу, но даю дружеский совет: не хочешь неприятностей – сними оцепление, погрузи ребят в машины и пусть возвращаются на базу. Все, что ты взял в машине (как я понимаю, это серебристая «Вольво»), верни на место, особенно компакты. К сожалению, не в моих силах отстранить тебя от службы. Решай, полковник.
Потапов колебался. Потапчук его непосредственным начальником не являлся, но вес в ФСБ имел немалый и вполне мог похлопотать о том, чтобы Потапов был переведен из приближенного к западу Смоленска в самую страшную глухомань, из которой выбраться потом будет невозможно.
– Ты, Потапов, влез в мою операцию.
– Понятно! Понятно, товарищ генерал!
– Давай отбой.
– Он же мне не поверит, что мы сняли оцепление.
– Скажи в мегафон, что операция свернута и он может садиться в свою машину и уезжать. Смотри не подведи меня, полковник.
– Эй, в доме, – раздался хриплый голос полковника Потапова, усиленный мегафоном, – оцепление снимается, произошла ошибка. Можете ?садиться в свою машину и уезжать, – Потапову хотелось добавить «к чертовой матери», но он сдержался.
Маша с недоумением посмотрела на Глеба, на телефон в его руке.
– Спасибо, Федор Филиппович, все в порядке. Свяжусь с вами позже, – и Сиверов защелкнул микрофон. – Тебя или вызовут в Москву, или сами приедут сюда расспросить. Но думаю, в этом уже не будет надобности, – Сиверов опустил пистолет в кобуру, присел перед Машей на корточки. – Счастливо оставаться. Постарайся больше не попадать в передряги и хорошего тебе мужа.
Погасли прожектора, освещавшие дом. Сиверов подошел к машине. По замку он сразу определил, что дверцу вскрывали. Тихо выругался, залез в салон и заглянул в сумку. Глушители, взрывчатка, приборы – все на месте, не было лишь компактов.
– Идиоты, – вздохнул он, – неужели опять придется звонить Потапчуку? Но боюсь, он не разделяет моего увлечения Вагнером.
Краем глаза Глеб заметил движение на поляне перед домом. К машине осторожно приближался ОМОНовец, он шел без автомата, но в каске и бронежилете. Руки держал над головой. Сиверов разглядел в его пальцах пластиковые коробки компакт-дисков.
– Нет, Потапчук – чудесный человек. Сиверов опустил стекло. ОМОНовец нагнулся и протянул Глебу компакт-диски.
– Это ваше, возьмите.
– Извините, ребята, что побеспокоил, – тихо произнес Глеб, запуская двигатель машины.
Свет фар скользнул по ОМОНовцу, по деревьям, по кустам, блеснул в стеклах дома.
«Теперь я понял, что произошло, – подумал Глеб. – Все непонятное, получив объяснение, становится до банальности простым. Обидно, что местное ФСБ якшается с бандитами».
Капитан ОМОНа проводил полковника Потапова до самой его машины, но так и не дождался внятных объяснений.
– Вечно Москва по-своему решает! – зло бросил полковник вместо прощания.
Глава 8
Маша Пирогова сильно ошибалась, считая, что ее появление в Смоленске осталось не замеченным людьми, отправившими ее в Польшу. Не смогла она отыскать и следов фирмы, которая отправила ее за границу якобы для устройства на работу.
Фирма, вербующая людей для работы на подпольном заводе пана Рыбчинского, существовала и поныне. Она лишь меняла вывески, а персонал и хозяева оставались прежними. После двух-трех месяцев работы снимался новый офис, набирались новые девочки и пенсионерки, дежурившие на телефонах. Фирма существовала пару месяцев, а затем благополучно закрывалась, чтобы возникнуть в новом офисе с новым названием. фамилия же истинного владельца никогда ни в каких документах не фигурировала.
Для регистрации смоленский армянин Львян неизменно использовал одну и ту же тактику: подыскивал «бомжа» с паспортом, приводил его в порядок, на недельку отлучая от спиртного, и тот за символическую плату в пятьдесят долларов соглашался стать учредителем «ООО». Ребята Львяна возили «бомжа» на машине по городу, в его присутствии заказывали печать, утверждали документы. Никто из работавших в Смоленске на Львяна толком не знал, что потом происходит с девушками. Многие догадывались, но кому охота лезть в чужие секреты, если тебе за незнание платят хорошие деньги? Комиссионные же от Рыбчинского Львян получал лично.
В тот день, когда Маша Пирогова убежала из мрачного белостокского подземелья, Рыбчинский позвонил в Смоленск и на всякий случай предупредил:
– Если баба появится, ты дай мне знать. О появлении Маши в Смоленске Львян узнал в тот же день: подручные армянина донесли об этом своему хозяину. И неизвестно, какое будущее ожидало бы Машу, не найди она вовремя «крышу» в лице Стрессовича и Кныша. С ними Львян связываться боялся. Деньги в Смоленске решали далеко не все, армянин чувствовал себя чужим в городе и заедаться со славянскими бандюганами не рисковал.
– Ладно, – согласился Рыбчинский, – если она ведет себя тихо, пусть побегает, попрыгает на свободе.
Львян за полгода почти забыл о существовании Маши Пироговой, пока один из его ребят, служивший раньше в ОМОНе, не рассказал армянину о ночном происшествии в загородном доме Стрессовича и Кныша:
– Блин, не поверишь, спецназовцы его уже окружили. И тут Потапову кто-то позвонил из Москвы и приказал все отменить. Мой дружбан говорит, что такое на его памяти первый раз случается, а он многих винтил: и депутатов, и бизнесменов, и бандитов.
У Львяна нехорошо засосало под ложечкой. Чутье на неприятности у армянина было отменное. Он быстро прикинул, что к чему. Если полковник дал «отбой», значит, приказал ему кто-то рангом повыше – не ниже генерала. «Убрать сучку надо!» – тут же подумал Львян. Но дело, по его разумению, зашло слишком далеко, чтобы он имел право решать сам.
Рыбчинский, услышав новость, скрежетнул зубами:
– Сам не лезь.
– Я хотел с вами посоветоваться, – армянин вздохнул с облегчением.
– Единственное, что от тебя потребуется, так это помочь моим ребятам.
– Полякам?
– Они из Москвы приедут.
Коготь и Станчик, когда выезжали на дело, обычно не пользовались броскими машинами. Для Москвы неброская машина – это джип «Ниссан», в Смоленск же они отправились на банальном уазике с выцветшим брезентовым тентом.
– Долбаная машина! – возмущался Коготь. Уазик не мог развить скорость больше сотни.
– Трясет так, будто мы двести валим, а на самом деле на месте топчемся.
– В провинции нужно вести себя поскромнее, – назидательно сказал Станчик, раскрывая бумажный пакет со снедью, купленной в придорожном кафе.
– Снова дряни набрал? – потянул носом Коготь. Он не выносил запаха печеного лука.
– А по мне – это самая что ни на есть вкуснятина, – Коготь толстым пальцем вытащил из пакета два запеченных бутерброда, положил их один на другой и тут же оттяпал половину. Жевал он, смачно причмокивая. – Не люблю я, когда нам баб поручают ликвидировать.
– А мне по хрен, кого мочить, – ответил Станчик и вновь недовольно повел носом.
– Сейчас дожру.
Коготь быстро дожевал, сглотнул и достал бутылку с пивом.
– Ты что себе позволяешь! – возмутился Станчик. – Сейчас пивка хлебнешь, а потом я за рулем
