Прошкин был немного напряжен. Он не знал, чем стали для Лукина два часа одиночества – временем счастливых воспоминаний или тоской по утраченным годам.
Лукин выглядел решительным.
– Заходи, – сказал он Прошкину так, будто они долго не виделись.
– Рад за тебя, Самсон Ильич, ты теперь на полном ходу.
– Разумеется. Со старыми партнерами связь держишь?
– Непременно. Но из них многие ушли.
– Дело начнется – сами вернутся. Ты лучше скажи, сколько денег у меня осталось?
– Это тебе виднее, – усмехнулся Прошкин, – наверное, ты кое-что и без моего ведома прикопил?
– Я конкретный вопрос задал.
– Шестьдесят тысяч, – Прошкин развел руками. – Могло остаться и меньше, но я за ремонт деньги с тебя не взял, твоя доля в деле крутилась, процентами обросла. На первое время хватит.
– Негусто, – Лукин присвистнул.
– Примета плохая – свистеть, деньги в доме переведутся, – нервно засмеялся Прошкин.
– Главное, чтобы приход денег не прекращался, тогда и тратить их можно.
– Узнаю тебя прежнего.
– Сам я первое время светиться не хочу, – говорил Лукин, – придется тебе с людьми дело иметь.
– Было бы что им предлагать, – осторожно заметил адвокат Прошкин.
– Я кое-что припрятал из товара.
– Даже я об этом не знал.
– Тебе не обязательно все знать.
– Учти, – напомнил Прошкин, – в России цены изменились, теперь иногда выгоднее внутри страны продать, чем за границу вывозить.
– Знаю, времени зря не терял.
Час ушел на то, чтобы запланировать пару дел, придумать ходы, как реанимировать прежнюю клиентуру.
– Много для себя вытянуть не старайся, – предупредил Лукин, – для начала нужно по демпингу работать, чтобы клиент вернулся, потом мы снова рынок под себя подгребем.
Прошкин согласно кивал, чувствуя, что после тюрьмы хватка у Самсона Ильича сделалась жестче.
– Люблю я тебя, – признался Прошкин.
– Ты не меня, а деньги любишь. Уже при расставании мужчины выпили граммов по сто пятьдесят водки. Несколько бутылок было предусмотрительно поставлено адвокатом в холодильник.
– Я и жратву тебе загрузил, можешь неделю из дому не показываться. Лежи, отдыхай.
Прошкин, как настоящий юрист, никогда всего сразу не выбалтывал, любил производить эффекты.
Уже стоя в прихожей, он игриво хлопнул себя по лбу:
– Совсем забыл. Машина, на которой мы ехали, теперь твоя, я и документы оформил, – адвокат выложил перед оторопевшим Лукиным на обувную тумбочку два комплекта ключей от машины и документы, изготовленные по всей форме, – генеральную доверенность и новенькие права, запаянные в прозрачную пластмассу.
Самсон Ильич с усмешкой разглядывал свою старую фотографию на документе.
– Извини, новую мне негде было взять, не фотографировать же тебя в ватовке и в тюремной шапке! Выглядишь ты на ней молодым. Могу, если хочешь, и гараж устроить возле станции метро.
– Гаража не надо: конь хорош, когда под окном стоит.
Прошкин, естественно, помогал Самсону Ильичу не только из альтруизма. Он рассчитывал хорошо подняться на Лукине, когда тот вновь станет на ноги, и надеялся, что не ошибся. Мозги, они у человека или есть, или их нет, тут уж ничем не поможешь и ничего не убавишь.
Оказавшись на улице, адвокат с грустью положил ладони на еще теплый капот белого “Ситроена”.
– В хорошие руки попал, – прошептал он и быстро зашагал к высокой въездной арке.
Лукин взвесил в руке связку ключей и понял, что правильно сделал, не спросив у Прошкина, куда подевалась его старая машина.
"Какая теперь разница? В наши дни ездить на “Волге” – это то же, что во времена СССР на троллейбусе”.
До самой ночи Лукин ездил на машине, привыкая к городской суете, восстанавливая забытые навыки. Когда же стало совсем темно, он вырвался за город. Мчался по широкому шоссе, наслаждаясь скоростью и свободой.
Было уже за полночь, когда он съехал на лесной проселок и медленно двинул автомобиль среди старых сосен. Сердце то и дело сжималось. Шутка ли, пять лет прошло, всякое могло случиться, место могли огородить забором, поставить на нем дом, по нему могла пройти дорога.
Но ничего плохого не случилось. Поляна выглядела так же, как и пять лет тому назад. Лукин выключил фары, распахнул дверцу и прислушался. Лес полнился ночными звуками, но ни один из них не насторожил Лукина.
Из багажника он достал короткую саперную лопатку и по густой траве пошел к освещенному луной краю поляны.
– Заветное место Самсон Ильич отыскал без труда. Свежевыкрашенный бетонный столбик извещал о том, что здесь на глубине двух с половиной метров залегает кабель. Стоящая поодаль табличка предупреждала: “Копать строго запрещено”. Именно поэтому пять лет тому назад Самсон Ильич и закопал здесь свое богатство, думал, прячет его ненадолго, максимум на полгода, а оказалось, только сейчас сумел до него добраться.
Короткая лопата легко входила в рыхлую землю. Среди песка попадались обломки сучьев, полусгнившие шишки. Все говорило о том, что Лукин не ошибся – земля перекопана.
Наконец лопата глухо ударилась о металлическую крышку. Остатки песка Самсон Ильич выгреб из ямы руками, обнажив обитый жестью деревянный ящик военного образца. Он вытащил его на край ямы за удобные стальные ручки, сдул с крышки песок и повернул защелки. Зашелестели фольга, промасленная бумага. Место для клада Лукин выбрал тщательно, самое сухое во всем лесу. Пять одинаковых икон выглядели так, будто пролежали годы не в земле, а в музейном хранилище.
Самсон Ильич вздохнул с облегчением. За сохранность остального содержимого ящика он не беспокоился, золоту ничего не страшно. Два оклада, пять крестов, с десяток орденов, монеты, завернутые в промасленный холст.
Лукин вглядывался в лики святых на древних иконах, чуть различимых в призрачном лунном свете. Ему не хотелось никуда отсюда уходить, так спокойно стало на душе.
– Словно в церковь зашел, – рассмеялся Самсон Ильич, и его негромкий смех еще несколько секунд блуждал по притихшему лесу. – Жизнь начинает налаживаться.
Лукин запаковал ящик и, не торопясь, аккуратно засыпал метровой глубины яму. Сверху уложил дерн и засыпал его прошлогодней листвой. Смысла в этом действии было немного, но Лукину чудилось, будто он хоронит на дне пустой ямы проведенные на зоне годы. Не хватало только поставить сверху табличку с датами – днем заключения и днем выхода на свободу.
"Завтра все это окажется у Прошкина, – подумал Лукин, наслаждаясь ровным бегом машины. – Схема работы прежняя – ничего подолгу дома не держать. Продам, получу деньги и сразу же пущу их в дело. И вновь закрутится процесс”.
Лукин несколько переоценил свои перспективы. Прошкин товар забрал, но предупредил, что, переговорив с прежними покупателями, выяснил: добрая половина из них не хочет рисковать, связываясь с Лукиным. Человек, отсидевший в тюрьме, менее привлекателен, чем чистый перед законом.
– Уроды, – выругался Лукин, – чистоплюи хреновы! Сидел-то я за хранение оружия, а не за торговлю краденым.
Но в душе ему пришлось согласиться с тем, что теперь его репутация подмочена и восстановить доверие будет сложно, разве что удастся раздобыть что-нибудь эксклюзивное, то, чего не достанешь ни у кого другого.
Самсон Ильич хоть и был прагматиком до мозга костей, но в глубине его души жила вера в путеводную звезду. Он верил, что ему удастся прорваться, знал: искать удачу наобум нельзя, она сама придет в руки,
