тысяч для подобных мужчин были сегодня как три копейки в советское время для директора комиссионного магазина по торговле заграничной радиотехникой.
Каждый солидный человек имеет пару каналов связи, в которые посвящает или очень близких, или очень нужных людей – врачей, адвокатов, любовниц. Эти каналы могут быть самыми разнообразными, и они со временем не меняются: официант в ресторане, бармен, бабушка-пенсионерка, врач-стоматолог, массажист, банщик.
Лукин включил телефон, набрал номер. Это был бар в дорогом ресторане.
– Сашу Новицкого, пожалуйста.
– Метрдотель сейчас подойдет. Хватило двух фраз, произнесенных Лукиным, чтобы из трубки послышался восторженный вздох:
– Самсон, ты ли это?
– А то! – сказал Лукин.
– Я не спрашиваю, почему пять лет ты не звонил, но почему не звонил два месяца, вот это позволь спросить.
– Не было повода.
– Я понимаю, повод появился, и я тебе уже не нужен? Тебе нужен человек?
– Кстати, как он? Как его левая почка?
– Левая почка у него уже новая, он сменил две жены и две почки.
– Я за него рад. На это они денег не жалеют.
– Кстати, Самсон Ильич, ты не поверишь, но он именно сейчас у нас обедает.
– С нужными людьми?
– Нет, один.
– Обслуживает его кто?
– Старая гвардия. Они и крошки сметут, и спичку зажгут, и о погоде разговор поддержат.
– Я не прошу тебя позвать его к телефону, но если он соберется уходить раньше чем я приеду…
– Я принесу ему трубку, если ты, Самсон Ильич, не собираешься испортить клиенту аппетит.
– Отстаю от жизни, забываю про радиотелефоны. Я не собираюсь просить у него деньги в долг. Хочешь фокус? Я поговорю с ним две минуты, а потом…
– Он умчится к тебе?
– Я не хочу портить твой бизнес, Саша, он закажет…
– И что это будет за заказ?
– Он закажет бутылку французского коньяка.
– Ты знаешь, какой у нас есть коньяк?
– Я, Саша, пить его не собирался еще пять минут тому назад. Теперь же поверил в свою звезду. И пусть бутылка будет стоить хоть пятьсот долларов, мне это все равно. Мой интерес в другом. Трубочку передай.
Самсон Ильич слышал шаги, мягкий гул ресторана, звяканье приборов и посуды. Затем донесся вкрадчивый голос метрдотеля, который почти шепотом произносил имя-отчество:
– Павел Изотович.
– Кто? – спросил мужчина, откладывая прибор.
– Надеюсь, вы не будете разочарованы, – интригующе сказал метрдотель.
– Алло, слушаю!
– Добрый вечер, Павел Изотович!
– Ты ли это?
– Вы говорите так, как говорил Гамлет своему отцу. Но я не похож на тень.
– Ты вернулся из страны теней. Наслышан.
– У меня, Павел Изотович, есть предложение…
– От которого я не смогу отказаться.
– По-моему, вы ни разу не отказывались от моих предложений.
– Ты знаешь толк в хороших вещах, знаешь мои слабости и этим умело пользуешься.
– Вы большой поклонник Византии. Есть вещь десятого века, подобных вещей сохранилось до наших дней, может быть, две дюжины, может, полторы. Все они имеют постоянную прописку. У меня же чистый эксклюзив.
– Саша, бутылку коньяка самого дорогого.
– Павел Изотович, скажите Саше от меня, что я выиграл пари.
– Этот Поц знал, что я закажу… – бросил Павел Изотович метрдотелю.
– На том и живем.
– Ты живешь по старому адресу?
– Конечно, я консервативен.
– Сейчас пришлю машину.
– Только без охраны, Павел Изотович, я не люблю людей с оружием и собак не люблю.
– Хороший коньяк любишь?
– Особенно в компании с хорошим человеком.
– У тебя, Самсон Ильич, вкусы не испортились. Ты не заказал стакан крепкого чифиря.
– Чифирь не бывает крепким или слабым, слабый чифирь – уже не чифирь.
– Жди, машина вот-вот под окном будет.
– Вот так да! – радостно сказал, положив трубку, Лукин. – Только крест спрятал, а его снова доставать придется. Процесс пошел.
Крест уже напитался холодом, пальцы к нему примерзали. Самсон Ильич расположил крест на листе белой бумаги, рядом с ним положил зажигалку и достал фотоаппарат. Полыхнула вспышка, и вскоре из “Поляроида” выползла еще темная и влажная фотография. Лукин просушил ее, включив вентилятор, полюбовался.
– Как живой!
Когда джип остановился у подъезда, крест уже был спрятан в холодильник, а его временный владелец стоял в длинном плаще и пшикал на себя дорогим одеколоном. Оделся Лукин безукоризненно, хотя понимал, что ему все равно будут рады: приедь он даже в телогрейке и зимней шапке, в ресторане его встретят как дорогого гостя, и даже оркестр, если метрдотелю покажется, что Лукин этого хочет, сыграет туш. Галстук Лукин не надел, по старой привычке он повязал шелковый шейный платок в мелкий белый горошек на черном фоне и расправил ворот дорогой рубашки. Он буквально слетел по лестнице, как бывало в молодые годы.
Шофер распахнул дверцу, Лукин уселся на скрипучее кожаное сиденье.
– Павел Изотович по-прежнему курит “Амфору” и пользуется одеколоном “Шанель”?
Шофер сдержанно кивнул. Лукина он не знал, видел впервые, но, если хозяин послал собственную машину по первому звонку, значит, человек этот уровня министра, а то и вице-премьера.
– Закурите? – Лукин либерально протянул шоферу пачку сигарет. Тот испуганно ответил:
– Мне не положено.
– Павел Изотович не любит, когда в машине пахнет другим табаком?
– Но сами вы курите, не стесняйтесь.
– Я и не стесняюсь.
Лукин выпустил кольцо дыма, положил голову на подголовник и, смежив веки, сквозь узкие щелки принялся любоваться вечерней Москвой.
– Мигалка есть? – спросил он.
– Есть. И пропуск в Кремль имеется.
– Не надо, лишнего шума поднимать не стоит.
Метрдотель терпеливо ждал на крыльце ресторана прибытия Лукина. Они обнялись как старые друзья.
– Ты не изменился, Саша, – подергав за мочку уха седого метрдотеля, произнес Лукин, – словно в барокамере пять лет просидел.
– И ты, Самсон Ильич, выглядишь на пятерку.
