— Ты сама начала этот разговор, моя прекрасная колдунья. Я не видел тебя почти два месяца, Мэйрин! Мы с тобой можем заняться более приятными вещами, чем беседой о войне и королях. — Он поцеловал ее в кончик носа и усмехнулся, увидев, как затуманились ее глаза.
— Верно, милорд, — тихо согласилась она, теснее прижимаясь к нему. Сквозь тунику она чувствовала его твердые, мускулистые бедра. Руки ее скользнули вверх по его груди и обвили шею. Кончиком языка Мэйрин облизнула верхнюю губу. Ее пальцы дразняще пробежались по затылку Жосслена; бедра призывно потерлись о его ноги.
Улыбка Жосслена стала еще шире.
— Леди, — проговорил он, — вы ведете себя крайне неприлично.
— Разве вам не нравится постель, которую я для нас приготовила, милорд? Может быть, мне разобрать ее, и мы будем спать порознь на холодной земле?
— Если ты не перестанешь так бесстыдно тереться о меня, моя колдунья, это уже не будет иметь значения. Я готов повалить тебя где угодно! Хоть на этой восхитительной постели, хоть на твердой земле! Но, увы, это сейчас невозможно. Когда король узнал о том, что ты приехала, он пригласил нас с тобой на ужин в свою палатку. Он старается отпраздновать Рождество по-человечески, насколько это, конечно, вообще возможно в разрушенном городе. — Тут Жосслен рассмеялся, поскольку Мэйрин даже не попыталась скрыть разочарование. — Любовь моя, ночи теперь длинные. Мы почти ничего не потеряем, если немного повременим.
— Даже напротив, это еще больше разожжет наш аппетит, — отозвалась Мэйрин. — Обычно Василий мне так говорил. Что ж, милорд, ничего не поделаешь. Твой оруженосец может принести мне немного воды, чтобы я смыла дорожную пыль? Я не могу появиться перед королем в таком виде. — Высвободившись из объятий мужа, Мэйрин принялась расплетать косу.
Жосслен позвал своего оруженосца, Лойала. Тот немедленно принес воду и, учтиво приветствовав госпожу, тут же удалился. Жосслен присел на край постели и смотрел, как его жена расчесывает свои длинные огненно-рыжие волосы. Перед его внутренним взором одно за другим вставали соблазнительные видения. Он воображал себе Мэйрин обнаженной, видел, как ее молочно-белая кожа блестит в свете камина, как ее роскошные волосы облаком рассыпаются по плечам. Он тихонько застонал, и Мэйрин удивленно взглянула на него:
— Милорд? Жосслен покачал головой.
— Все в порядке, колдунья моя.
«Какая ложь!»— подумал он про себя. Он хотел ее. Хотел сейчас, немедленно! Черт бы побрал этого короля, которому вздумалось отмечать Рождество в Йорке. Если бы не это, он был бы сейчас дома, в собственной постели, рядом со своей красавицей…
Мэйрин снова аккуратно заплела косу и вымыла руки и лицо ледяной водой. Отряхнув темно-зеленые юбки и пригладив тунику такого же цвета, она подпоясалась золотым крученым шнуром. Порывшись в своем багаже, она отыскала прозрачную золотистую вуаль и тонкий золотой обруч, усыпанный крошечными речными жемчужинами. Надев вуаль и обруч, она взяла свой плащ, подбитый мехом, и сказала:
— Я готова, милорд.
Жосслен рассеянно взглянул на нее и, увидев, что она уже одета, вздохнул с сожалением.
— Да, Мэйрин, — грустно сказал он, поднимаясь и беря ее за руку.
— О чем ты думал? — спросила она, когда они пробирались между палатками к королевскому шатру.
— О том, как сладко любить тебя, — ответил Жосслен. — О том, как бы мне хотелось сейчас оказаться дома, в Эльфлиа, на нашей просторной мягкой постели, где мы с тобой могли бы насладиться любовью. О том, что вместо этого придется сидеть в королевской палатке и жевать недожаренную оленину.
— Ох, Жосслен! — воскликнула Мэйрин. — Я думала точь-в-точь о том же!
Жосслен остановился и, позабыв обо всем на свете, нежно прильнул к ее губам в поцелуе.
— Завтра исполнится три года со дня нашей свадьбы, колдунья моя! А в день Святого Стефана мы покинем королевский лагерь и отправимся домой!
Они вошли в большой шатер Вильгельма и присоединились к прочим дворянам, съехавшимся со всей Англии, чтобы отпраздновать Рождество вместе с королем. Вечер прошел весело, но Жосслен и Мэйрин едва дождались момента, когда можно было удалиться в свою палатку.
Лойала нигде не было видно, но все три жаровни ярко пылали, и в палатке потеплело. На единственном стуле стояли фляга и два деревянных кубка. Оба улыбнулись, решив, что Лойал — романтический юноша. Они быстро разделись и, стоя в тусклом, мерцающем свете жаровен, начали ласкать друг друга. Через некоторое время, взявшись за руки, они подошли к постели и скользнули под покрывала, чтобы согреться.
— Как поживает Мод? — спросил Жосслен, поглаживая груди Мэйрин и чувствуя, что они стали твердыми, а темно-коричневые соски напряглись.
— Ей нашли кормилицу — Эниду, жену мельника, — ответила Мэйрин, протягивая руку, чтобы сжать мускулистую ягодицу Жосслена. — Ты не против?
— Нет, — пробормотал Жосслен, уткнувшись лицом в ложбинку между ее грудей и ласково пожимая обе груди своими большими ладонями. Язык его медленно скользил вверх-вниз по этой соблазнительной впадине. Затем он приподнялся и встал над ней на колени; Мэйрин охватила ладонью его твердое орудие.
— Мне он нравится, — тихо проговорила она. — Когда он становится маленьким и отдыхает, он трогателен, как у ребенка; но еще больше мне нравится, когда он делается длинным и твердым. Мне нравится, когда он заполняет меня всю и движется внутри, рассказывая мне о твоей любви, Жосслен.
— Ты хочешь этого сейчас? — спросил он.
— Да! О, прошу тебя, да!
— Ты нетерпелива, колдунья моя, — сказал Жосслен, легонько сжимая ее сосок. — Страсть, как хорошее вино, надо распробовать понемногу.
— Для этого всегда есть вторая чаша, милорд, — ответила она. — Когда умираешь от жажды, надо просто пить!
— Ах, соблазнительница! — застонал Жосслен, обхватывая ее голову ладонями и приподнимая ее для поцелуя. Губы их слились, и Жосслен почувствовал, как она направляет его орудие в свое увлажнившееся лоно, одновременно скользнув языком в его рот. На мгновение он был потрясен затопившим его чувством невероятного блаженства. Не без труда овладев собой, он начал медленно и ритмично двигаться внутри нее.
Мэйрин затрепетала от наслаждения. Ей казалось не правдоподобным, что со временем их страсть друг к другу не ослабевает, а, напротив, растет. Она чувствовала ответный трепет своего любимого. Ее всегда волновало то, что он так же податлив на ее ласки, как она — на его. Она повернула голову и легонько сжала зубами мочку его уха. Язычок несколько раз пробежал вокруг ушной раковины. — Давай же, — задыхаясь, прошептала она. — О, прошу, продолжай!
Этой ночью Жосслену хотелось владеть ею безраздельно. Страсть его разгорелась, как лесной пожар. Слегка приподнявшись, он завел ей руки за голову и прижал их к постели. Затем, подавшись вперед, погрузился в нее мощным толчком и отступил, почти полностью выскользнув из ее тела, — но лишь для того, чтобы погрузиться вновь. Мэйрин блаженно постанывала и вскрикивала, еще больше распаляя в нем желание.
С каждым новым толчком ей казалось, что ее осыпает звездный дождь. Ярость, с которой Жосслен набросился на нее, слегка ее испугала, и она попыталась высвободиться. Но Жосслен с глухим жадным стоном прижался губами к ее рту и поцеловал так пылко, что она снова расслабилась, покоряясь ему. Прежде любовь их была иной В ней была нежность, была страсть. Теперь же они словно обезумели, и в этом безумии неожиданно для себя Мэйрин открыла новое блаженство и восторг.
Страх прошел; она подалась всем телом навстречу очередному толчку. Ее безумие теперь было под стать безумию Жосслена. Мэйрин тоже сгорала от страсти. Она так тосковала в разлуке с мужем! И наконец ее сладострастные мечтания осуществились. Она впилась ногтями в спину Жосслена, и тот простонал:
— Ах, колдунья моя, как же мне тебя не хватало! Как я по тебе изголодался!
Сжав друг друга в объятиях, они катались по постели, сотрясая ее и разбрасывая покрывала. А потом
