В 1931 году Мартин Фрейд ушел в отставку со своего поста в банке для того, чтобы возглавить руководство
В марте 1932 года Томас Манн нанес свой первый визит Фрейду. Фрейд сразу же установил с ним очень дружеские отношения: «Что он хотел сказать, было очень понятно; его речь как бы оставалась на заднем плане».
Этой весной аналитическая практика Фрейда в первый раз показала признаки спонтанного уменьшения. «Этим летом я должен что-либо написать, так как у меня будет немного анализа. В данный момент у меня четыре пациента, а к началу мая останется только три, и пока что не поступало каких-либо новых просьб об анализе. Они, конечно, абсолютно правы; я слишком стар, и работа со мной слишком ненадежна. Мне бы не следовало более работать. С другой стороны, приятно думать о том, что мой „вклад“ продолжался дольше, чем „потребность“ в нем». Его день рождения в этом году прошел абсолютно спокойно. В первый раз на нем не присутствовал ни один член Комитета, Эйтингон как раз в это время выздоравливал. Отсутствие Эй-тингона дало Фрейду возможность провести этот день таким образом, как он «всегда намеревался, — так же как и любой другой день недели. Утром визит к Кэграну с собачками. В полдень обычный визит к Пихлеру, затем четырехчасовая аналитическая работа и безвредная игра в карты вечером. Некоторое сомнение относительно того, следует ли радоваться тому, что дожил до этой даты, а затем отход ко сну».
Эмиграция психоаналитиков в Америку к этому времени быстро набирала темп. Александер сменил свой временный пост в Бостоне на постоянный пост в Чикаго, Захс ранее согласился замещать его в Бостоне этой осенью, где к этому времени уже обосновался Радо, а Карен Хорни собиралась переехать в Нью-Йорк.
Мы все принимали как должное, что Ференци заменит Эйтингона на посту президента. Фрейд целиком был за это, хотя его крайне огорчал Ференци. Однако сам Ференци поднял вопрос о своей пригодности на этом посту. Будучи столь сосредоточен на своих терапевтических исследованиях, он сомневался, хватит ли у него энергии для той тяжелой работы, которая необходима на посту президента. Фрейд высказал блестящее предположение, что принятие этого поста будет означать «насильственное излечение», которое выведет Ференци из изоляции, но это довольно сильно оскорбило Ференци, который отрицал, что в его изоляции есть нечто патологическое: она является простым сосредоточением. Позднее в августе, за десять дней до конгресса, Ференци объявил о своем решении не выставлять свою кандидатуру на пост президента на тех основаниях, что его позднейшие идеи находятся в таком конфликте с общепринятыми принципами психоанализа, что для него было бы нечестно представлять их, находясь на данном официальном посту. Фрейд, однако, все еще настаивал на его согласии.
Тогда Ференци изменил причину своего отказа. Он утверждал, что не думает об образовании новой школы, но что он до сих пор не уверен в том, действительно ли Фрейд хочет, чтобы он стал президентом. Он навестит Фрейда по пути из Будапешта в Висбаден и затем примет решение. После того как состоялась эта встреча, Фрейд телеграфировал Эйтингону: «Ференци неприступен. Плохое впечатление». Эйтингон, который уже в течение некоторого времени придерживался того мнения, что в данных обстоятельствах Ференци будет неподходящим кандидатом, почувствовал облегчение и тут же спросил меня, буду ли я выдвигать свою кандидатуру на этот пост. По мнению Эйтингона, я был слишком здравомыслящим человеком, чтобы пойти в каком-либо ином направлении. Я не имел достаточных оснований для отказа, хотя до этого предложения надеялся, что мне не придется вновь взваливать на себя такую ношу, до тех пор пока я не смогу с более легким сердцем передать другим часть занимаемых мной постов в Лондоне. Прошло много лет, прежде чем представилась какая-либо возможность снять с себя эту ношу, так что два периода моей работы на этом посту в общей сложности составляют 23 года — на что ушло столь много сил, что я радуюсь при мысли, что более никогда никого не попросят повторить нечто подобное.
Следует сказать несколько слов о решающем разговоре, который произошел, когда двое старых друзей встретились в последний раз. За несколько дней до того, как состоялась эта встреча, Фрейда навестил Брилл. До этого он был в Будапеште, где виделся с Ференци и получил крайне неблагоприятное впечатление о настроении последнего. Он был особенно изумлен при словах Ференци о том, что у Фрейда проницательности не больше, чем у маленького мальчика; эти слова Ференци оказались как раз той фразой, которую в свое время высказал Ранк. В день роковой встречи Ференци вошел в комнату Фрейда и, не сказав ни слова приветствия, произнес: «Я хочу, чтобы Вы прочитали мою работу, подготовленную для конгресса». В то время как Фрейд всё еще читал эту работу, вошел Брилл, и, так как он с Ференци недавно в деталях обсуждал эту тему, Фрейд позволил ему остаться, хотя Брилл и не. принимал участия в их разговоре. Фрейд явно пытался сделать все возможное, чтобы пробудить у Ференци некоторое понимание, но напрасно. Месяц спустя Ференци написал Фрейду, обвиняя его в том, что тот нечестным образом ввел в их беседу Брилл а, чтобы тот действовал в качестве судьи между ними, а также выражал свой гнев на то, что Фрейд в тот день попросил его не публиковать работу в течение года. В своем ответе Фрейд сказал, что последнее предложение было сделано исключительно в интересах Ференци, в той надежде, которую все еще склонен был питать Фрейд, что позднейшие размышления могут показать Ференци его некорректность в используемой им технике и заключениях. Он добавил: «В течение последних лет Вы систематически отходили от меня и, вероятно, развили по отношению ко мне личную вражду, которая идет дальше, чем Вы были в состоянии ее выразить. Каждый из тех людей, которые одно время были близки ко мне, а затем меня покинули, мог бы найти больше причин, чтобы укорять меня, чем Вы. (Неправильно, у Ранка было столь же мало оснований для этого.) Такое Ваше поведение не оказывает на меня никакого травматического эффекта; я готов к этому и привык к таким событиям. Объективно, как мне кажется, я мог бы указать Вам на технические ошибки в Ваших заключениях, но что от этого изменится? Я убежден, что Вы будете недоступны каким-либо сомнениям. Поэтому не остается ничего другого, как пожелать Вам всего наилучшего».
На самом конгрессе возник один деликатный вопрос. Фрейд считал, что работа, приготовленная Ференци для прочтения на конгрессе, не принесет его репутации ничего хорошего, и умолял Ференци не читать ее. Брилл, Эйтингон и ван Офюйсен пошли еще дальше и считали, что будет скандалом читать такую работу перед психоаналитическим конгрессом. Эйтингон поэтому решил строго запретить чтение данной работы. С другой стороны, мне казалось, что эта работа написана слишком расплывчатым образом, чтобы оставить какое-либо ясное впечатление, хорошее или плохое, и что будет настолько оскорбительным сказать наиболее видному члену ассоциации, что то, что он хочет сказать, не стоит того, чтобы это слушать, что Ференци в обиде может окончательно выйти из ассоциации. Мой совет был принят, и Ференци тепло реагировал на тот прием, который был ему оказан, когда он читал свою работу; более того, он принял участие в деловых обсуждениях и показал, что все еще является одним из нас. Он был очень дружески настроен по отношению ко мне и признал, до некоторой степени к моему удивлению, как глубоко он разочарован тем, что ни разу не был избран президентом на представительном конгрессе, — конгресс в Будапеште был всего лишь исключением. Он также сказал мне, что страдает от пернициозной анемии, но надеется на то, что ему поможет лечение печени. После этого конгресса он отправился в поездку на юг Франции, но провел там столь много времени в постели, что решил сократить свой отдых и возвратиться домой как можно скорее, не останавливаясь даже в Вене. Нет сомнения в том, что он был уже очень больным человеком.
В письме Мари Бонапарт, сообщая о своем удовлетворении результатами конгресса, Фрейд добавил: «Ференци является горькой каплей в этой чаше. Его мудрая жена сказала мне, что я должен думать о нем как о больном ребенке! Вы правы: психический и интеллектуальный упадок намного хуже, чем неизбежный телесный».
В ноябре у Фрейда был особенно сильный грипп, с воспалением среднего уха. Возникший в результате этого катар, который был одним из главных источников дискомфорта его раны, продолжался больше месяца. В целом это был плохой год, он перенес пять операций, одна из которых, в октябре, была очень длительной.
В марте, когда дела
